http://iremember.ru/...kisilevich.html
А.О. - Родился в марте 1921 года, в местечке Дунаевцы, Каменец-Подольской области, в семье кустаря. В Дунаевцах проживало около 5.000 жителей, и примерно 80% из них были евреями. В нашей семье было четверо детей: я и три сестры. Мой отец, как кустарь-одиночка, был лишён гражданских прав, и мы были семьей "лишенцев", а поэтому имели право только на семилетнее обучение в школе. В 1935 году, после окончания седьмого класса я покинул Дунаевцы и переехал жить в Одессу, к старшей сестре. Продолжил обучение в средней школе №48 на Большой Арнаутской улице, и, помимо учебы, все время подрабатывал (репетитором, иногда грузчиком на вокзале). В 1938 году окончил школу с отличием, и поступил в Одесский институт инженеров связи. Еще в школе я увлекался физикой и математикой, а радиотехнику считал делом будущего.
В июне 1941 года, после окончания 3-го курса, в составе группы студентов ОИИС, я находился на производственной практике в Минске, на радиозаводе. На рассвете 22 июня нас разбудили разрывы бомб. Из общежития мы прибежали на завод, где нам сказали немедленно вернуться в Одессу. Поездом, через Киев, мы вернулись в Одессу.
Через несколько дней в нашем институте объявили, что Ворошиловский райком партии предлагает нашим студентам вступить в истребительный батальон. Я записался в "истребители". Мы находились в здании одной из школ на окраине, несли дневные и ночные дежурства по городу, прокладывали короткие линии связи. Мать как раз в июне приехала к дочерям в Одессу, а в начале июля я отпросился на один день из батальона, помог сёстрам и маме добраться до одесской Товарной станции, сесть в "товарняк" и отправиться в эвакуацию. Мой отец 62-х лет в июне 1941г. был в Дунаевцах, но связаться с ним не удалось. Примерно в середине июля наш истребительный батальон был направлен на фронт.
Г.К. - Какую боевую подготовку до отправки на фронт успели пройти студенты из Вашего истребительного батальона?
А.О. - Большинство студентов не умело даже нормально стрелять из винтовки... Все происходило довольно быстро. Нас переодели в красноармейскую форму, выдали винтовки - "трехлинейки", каски, сухой паек, фляги, саперные лопатки, и маршем отправили на передовую. Нашим взводным командиром был тридцатилетний аспирант, Нерсесов (родом из Армении). Ночью пришли куда-то, получили приказ окопаться, а утром услышали свист мин, начался минометный и артиллерийский обстрел. Румыны пошли в атаку, мы стреляли по ним, румыны отходили назад. Так прошли первые два дня на передовой. Раненых мы относили в ложбину с кустами за нашей передовой. Через день патроны оказались на исходе, нас никто ничем не снабжал, будто нас просто забыли.
И снова румыны полезли в атаку, отбивать которую было фактически нечем, но на наше счастье, сзади нас поддержали своим огнем 45-мм орудия. После боя мы отошли метров на двести назад, к ближнему краю ложбины, здесь снова окопались. У нас оставалось по 2-3 патрона на брата. Вдруг по дну ложбины подъезжает легковая "эмка", из нее выходят два командира, один с двумя "ромбами" в петлицах, у другого "кубики". Спрашивают: "Кто командир?" Взводный Нерсесов подошел к ним, и эти двое на месте расстреляли Нерсесова. Мы были поражены произошедшим, стали кричать, что у нас нет патронов. Тогда нам из "эмки" выкинули на землю две коробки с винтовочными патронами, ящик гранат и командиры на "эмке" быстро скрылись. Мы были в полной растерянности.
За что они убили Нерсесова?.. Кто теперь будет нами командовать?... Кто на флангах? Кто подвезёт воду и питание? Но вскоре к нам подошли моряки понтонной роты. Их командир взял нас в свою роту. На этом месте мы продержались еще два или три дня, а потом, когда от роты осталось в строю менее трети бойцов, нас всех передали в 287-й стрелковый полк 25-й Чапаевской стрелковой дивизии. Мы получили красноармейские книжки, нас зачислили на довольствие. Дивизия была кадровой, и здесь все было организовано основательно. На линии обороны были вырыты окопы полного профиля с ходами сообщений, не было перебоев с подвозом патронов и питания.
Г.К. - Когда простые красноармейцы поняли, что Одесса окружена?
А.О. - В начале августа это стало ясно всем. И вместо того, чтобы запереться в глухой обороне, беречь людей и боеприпасы, нас постоянно посылали в контратаки.
Мы несли тяжелые потери. Какой в этом был смысл?
В одной из таких контратак в районе Дальника, 26/8/1941 года меня ранило. Мы наступали, двигаясь по кукурузному полю, и совсем близко подошли к румынским позициям. Я бросил гранату, как мне казалось - в пулемет. Но затем, кроме свиста пуль, я услышал взрыв, почувствовал удар по каске и, видимо, потерял сознание. Очнулся в темноте, кругом стояла тишина. Я не мог встать, кровь запеклась на лице. Нашёл на небе Полярную Звезду, как-то определился, и пополз "в сторону Одессы". Дополз до полевой дороги и через некоторое время заметил телегу с ездовым, который, подбадривая лошадей тихим матом, вез на телеге термосы с едой на передовую. Я окликнул его, но он торопился, а на обратном пути он меня подобрал,- уже светало. Он доставил меня на пункт сбора раненых, а оттуда, после перевязки, меня на машине вместе с другими ранеными отвезли в Одесский порт, где стоял под погрузкой транспорт. Ко мне подошла молодая женщина с ребенком и попросила, чтобы я сказал, что она моя жена, иначе ее на борт не берут, нет талона на эвакуацию. Так и сделали, меня несли, а она поднялась за мной на корабль. На новороссийском рейде наш транспорт бомбили немецкие пикировщики, но нам повезло, все бомбы упали мимо, а зенитчикам удалось сбить один пикировщик. Меня привезли в госпиталь в станицу Приморско - Ахтарская, где я пролежал два месяца. Осколки снаряда пробили мою каску в двух местах и застряли в лобной кости, каска меня спасла. На голове образовалась внушительная гематома, которая "подняла скальп" и эта опухоль долго не спадала, вызывая резкие боли при любом движении головы. В ноябре меня с командой "выздоравливающих" отправили в запасной полк. Здесь я увидел в колонне прибывших призывников - несколько бывших студентов нашего института связи,- они направлялись на учебу в училище связи в Орджоникидзе.
Меня же отправили в 13-ую стрелковую бригаду в Ростов-на-Дону, где по прибытии нас спрашивали о довоенной и армейской специальности, распределяли по подразделениям. Начальник штаба бригадного батальона связи старший лейтенант Москвитин взял меня в батальон связи, где я встретил одессита, старшину Шувалова, который в 1941 году окончил наш институт. Шувалов был старше меня лет на десять, еще в начале тридцатых годов отслужил срочную в Красной Армии, но эта разница не помешала нам стать близкими друзьями. Бригада состояла из трех пехотных батальонов, саперной и разведывательной рот, отдельного батальона связи, артиллерийского дивизиона и тыловых подразделений. Не хватало комсостава (офицеров) и частью взводов связи командовали старшины, или старшие сержанты. Бригада в свое время была сформирована в станице Усть-Лабинская, большинство личного состава были казаки с Кубани, а пополнение к нам в начале сорок второго года шло из Кабарды и других мест.
Начальником связи бригады был майор Щетинин, из кадровых командиров, человек злой, неприятный и придирчивый. Его помощником был капитан Проценко,- кадровый офицер, грамотный, порядочный человек. Моим непосредственным начальником был старшина Шувалов. Основной моей задачей был ремонт повреждённых радиостанций, зарядка запасных аккумуляторов, ремонт телефонных аппаратов. Часто приходилось устранять и неисправности на линиях связи между штабом бригады и её боевыми подразделениями.
