http://iremember.ru/...il-savvich.html
Мы были обмундированы в морскую форму. Моё звание было краснофлотец, но у командиров береговых частей звания были, как у сухопутных офицеров.
В Одесской Военно-морской базе был 73-й зенитно-артиллерийский полк. В нём было два дивизиона 16-й и 53-й. Наша батарея входила в состав 53-го. В дивизионе было три батареи 97-я, 98-я и 99-я. Моя - 98-я стояла на Среднем фонтане, другие располагались в парке Шевченко и на 16-й станции. Одесский трамвай ходит от первой до двадцатой станции, это остановки. По тому, что рабочие посёлки вынесены и вот они туда ходили. Даже и почтовый адрес был такой: Одесса 16-я станция.
У нас в дивизионе были современные приборы управления огнём и пушки 1938 года выпуска, а в 16-м дивизионе были старые 1915 - 29-го года. Модернизированные, стационарные, неподвижные. Для того, что бы их привести в боевое положение, нужно было очень много времени. Наши пушки были изготовлены на Киевском заводе «Арсенал». Весила 3,5 т. Были на четырёх колёсах, приводились в боевое или походное положение за пять минут. С приборов управления на пушки шла синхронная передача данных стрельбы. У старых пушек тоже были приборы, но там данные нужно было исчислять по таблицам. Кроме того, у нас были хорошие тягачи, такие тракторы «т-5» гусеничные с кузовом для расчёта и боезапаса, 150 снарядов. Хороший был тягач, бегал со скоростью 25 км/ч. Во время войны их переделали в танки. Поставили броню там из железа палубного...
Скорострельность орудия зависела во многом от того, как был натренирован личный состав, особенно заряжающий. Снаряд весил одиннадцать с чем-то там килограмм. Темп стрельбы составлял 2-3 минуты. Вообще-то темп стрельбы должен быть две минуты. Выстрел и через две минуты снова выстрел. А были такие, что давали темп в полминуты. Время подлёта снаряда составляло 32 секунды. В зените наши орудия стреляли, где-то до 12-и километров, а в горизонтали 15-16 километров. Это расчётные данные, а фактические, какие там были, я не знаю. Самая большая дистанция, на которую приходилось стрелять, была 7000 метров. У немцев был такой бомбардировщик «хенкель-101» он больше 7000 метров не поднимался, «ю-88» тот на 4000 метров может, а остальные полторы-две тысячи метров летали. Минимальная высота, на которую выставлялась «трубка» 300-350 метров. Это было минимальное расстояние разрыва гранаты, при котором не поражался личный состав. У нас было всего два вида боеприпасов: Граната, при разрыве которой осколки разлетаются на 360 градусов и шрапнель, которая когда срабатывает взрыватель, то шарики или стержни выбрасываются из стакана и вылетают под углом 12-14 градусов в определённом направлении. Во время войны мы использовали только дистанционную гранату. Перед тем, как зарядить снаряд трубочный должен специальным ключом выставить время, через которое и на каком расстоянии, после выстрела снаряд должен разорваться. На пушке был специальный прибор, показывавший какой именно ему нужно ставить взрыватель. Ну, а во время стрельбы по наземным целям использовался ударный взрыватель. Орудие могло стрелять по любым целям, у него был отрицательный угол возвышения 0,6 градуса, а по высоте 90 градусов.
Всего на батарее служило человек 80. Жили в казарме, а для нёсших оперативное дежурство, были построены землянки возле орудий. Было всё автономно, своя кухня и т.д.
Раньше были такие, Территориальные части. В 1939 году их отменили. Вместо территориальных частей посылали в части, в порядке второго комплекта на переподготовку для комплектования воинских частей. К нам пришло человек 20 этих переподготовщиков. В основном с Украины, как нам тогда казалось пожилых мужиков. Они пришли, где-то в апреле или в мае. Два месяца они должны были позаниматься у нас на батарее, пострелять и их поувольняли бы, но настала война и никуда они не ушли. У нас на батарее было таких человек 6-7.
Вот подошли мы к началу войны. Этому предшествовали следующие события. Где-то с десятого июня начались ученья. Ну, как обычно на флоте бывают ученья, задействуются авиация и флот и береговая артиллерия и всякие тыловые подразделения. Как я помню, продолжались они, где-то с неделю. Участвовали самолёты, они перелетали с одного аэродрома на другой, мы по ним тренировались. Использовали так сказать живую цель. 17-18 числа учения отменили. Подвели итоги, но готовность оставалась. В это время я был разведчиком, и поскольку оперативное дежурство продолжалось, сидел я в землянке на батарейном, командном пункте. А у нас была кодированная таблица и по этой таблице мы определяли, какие события происходят.
В субботу 21 июня командование решило отпустить личный состав в увольнение, оставив оперативных дежурных. Рядом с батареей была у нас такая аллейка, на которой всех построили, чтобы старшина посмотрел какая у них заправка, как они одеты, стоит ли их пускать. На время увольнения нам давали алюминиевые жетончики. Как-то так получилось, что распустили нас и в увольнение мы в тот день не пошли. Говорят: «Разойдись». А примерно в 18 часов сыграли тревогу. Ну, по местам, стоим по местам, ждём ни кто, ни чего не говорит, все молчат. Там оперативный сидит значит, вот говорит, по телефону: «Докладывайте, что наблюдаете? Что наблюдаете? Что наблюдаете? ...» На батарее были только телефоны. Рация стояла только в штабе дивизиона, находившемся в двухстах метрах от батареи. Вечером сидели в землянке, разговаривали. О войне никто ничего не думал. Часов в 12 я заступил на вахту. Сижу на командном пункте у телефона. Через каждые полчаса звоню, докладываю, что ничего не произошло, никаких событий нет. Примерно в час, начале второго звонят из дивизиона и говорят: «Принимайте сигнал». Я спрашиваю: «Какой Сигнал?» Они отвечают: «Галс по морю». Я открываю кодированную таблицу, а там написано: «Начало военных действий». Со мной был командир первого взвода, я ему говорю, что вот такой сигнал получил. Он мне говорит: «Да ты что-то перепутал, ерунду, какую-то говоришь. Не может этого быть». Сам посмотрел таблицу, видит да, действительно, точно. Он опять звонит в штаб дивизиона, говорит, что получили сигнал вот такой... А из штаба ему: «Не рассуждать. Выполняйте». Во как. Тогда говорит: «Ну, давай». Сыграли тревогу. И стоим, ждём. В четыре часа с чем-то появились самолёты со стороны Румынии. Три самолёта «ю-88». Они шли со стороны Авидиополя вдоль берега на расстоянии 3-4 километра. Мы их обстреляли и они, не доходя до порта, сбросили бомбы, свернули и ушли в сторону моря. Это были немецкие самолёты. По началу мы подумали, что может это наши самолёты потому, что они очень похожи на наши «СБ». Но дальномерщик доложил, что самолёты с крестами и дивизион скомандовал: «Огонь». Дали мы 3-4 залпа. Утро было не очень светлым, сероватым таким было. Я сидел в землянке с приборами, занимался расчётами, и как стреляли, не видел. Видевший всё разведчик сказал, что разрывы легли по курсу и заставили их завернуть. Налёты были и в тот день и в следующий и чуть не каждый день налёты были. Основная цель авиации был порт и стоявшие в нём корабли. Какой был урон от налётов, я не знаю. Помню, что как-то бомбы попали в угольный склад, и он дымил. Бомбили и город, попали в рынок там ещё что-то. Но налёты были спорадические. Мне кажется, они бомбили не прицельно, а куда придётся. По нашей батарее тоже не били. Ближайшая бомба разорвалась метрах в пятистах. Авиация действовала активно, разведывательная, бомбардировочная. Летали «Хенкeли» и «ю-88», а вот самых распространённых немецких бомбардировщиков «ю-87» в Одессе я и не видел. Были и ночные налёты, мы занимались заградительным огнём. В полку состоял прожекторный батальон. У них были звукоулавливатели и прожектористы. Они освещали самолёты, когда поймают, а когда не поймают- то пролетит, прогудит, бомбу бросит и всё. В слепую стрелять мы не можем. Наши истребители «И-15» и «И-16» Вылетали, барражировали, но каких-то стычек с немецкими самолётами я не наблюдал. Какая была обстановка в городе я не знаю. Вокруг нас населения почти небыло. Но трамвай, во всяком случае, ходил. О том, будет ли война короткая или длинная мы не задумывались. Думали, что будем самолёты отражать, а будет ли война длинной или короткой, это для нас была не задача.
