http://nagartav.narod.ru/perlov_ai.htm
Начало войны. Оборона Одессы
Накануне Великой Отечественной войны я работал в школе райцентра Березниговатое Николаевской области учителем математики. 8 июня мне исполнилось 24 года. 15 июня в селе был организован выпускной вечер 10-х классов. Мы, учителя, и родители выпускников радовались, мечтали о дальнейшей учебе наших питомцев. А 22 июня грянуло… В первые же дни войны я добровольцем пошел в ополчение. Новобранцев пришли провожать жители всего района. На площади стоял рев. Меня пришли провожать отец и младший брат Евсей. Мы простились по-мужски, без слез. Маме и сестрам я не сказал, что отправляюсь на фронт, - не хотел их волновать. Потом на фронте ребята мне говорили, что я обязательно вернусь домой, потому что не попрощался со своей семьей.
В августе 1941 года нас отправили в действующую армию под город Николаев. Там несколько истребительных батальонов объединили в полк, который участвовал в боях под городом вместе с частями морской пехоты. Наши позиции и город Николаев подверглись очень сильной бомбардировке с воздуха, но мы прочно удерживали занятые рубежи, пока однажды ночью не был получен приказ об отходе. Сначала мы отступили в город, где завязались уличные бои. Целые кварталы в Николаеве были разрушены и сожжены. Царил хаос. Гражданское население старалось уйти вместе с частями Красной Армии. Всего через день мы узнали, что немцы перерезали дорогу на Херсон, отрезав нам путь к отступлению. Пришлось пробиваться с боями. Тут мы столкнулись с немецкими танками. Группа моряков и бойцы ополчения хорошо с ними расправились: 12 танков было сожжено при помощи бутылок с горючей смесью. Путь на Херсон был открыт, и за два дня мы туда добрались. Но фашисты все время нас преследовали.
Какие мысли возникали при отступлении под натиском врага? Мы, солдаты, не имели права мыслить – только молча шагали и тащили на себе военное снаряжение. А во время остановок тут же падали на дорогу и засыпали… Команда «Подъем!», толчок соседа или командира в бок, чтобы проснулся, и – вперёд! Или назад… Куда прикажут. По существу мы были просто пушечным мясом. Мой мозг как бы отделился от тела и сам командовал, что надо делать, чтобы выжить. Мне приходилось переносить раненых, закапывать мертвых, но я на всё смотрел спокойно и отстраненно, понимая: сегодня ты, а завтра я… И как фаталист верил в судьбу, в то, что останусь жив. Бои под Херсоном были нелёгкими, пришлось на ходу привыкать к свисту пуль, разрывам мин и снарядов. Мы наблюдали множество страшных кровопролитных сцен. Некоторые необстрелянные еще новички метались в поисках более надежного укрытия и… находили себе смерть.
Обороняя вокзал в Херсоне, мы столкнулись с автоматчиками. Мы-то были вооружены винтовками, и наш огонь был недостаточно массированным; приходилось отходить. К вечеру переправились через Днепр в город Цюрупинск. В Цюрупинске собрали нашу группу – тех немногих, кто оставался в живых, – и направили в Мелитополь. Там меня отобрали для службы на флоте и отправили в Севастополь, в Черноморский экипаж (еще до войны на основании заключения медкомиссии я был зачислен во флот и проходил военные сборы как моряк). В Севастополе меня зачислили в 3-й полк морской пехоты связистом, и началась военная жизнь. Ночами мы совершали длительные марши со всем снаряжением[1]. Еще труднее были учения по высадке десанта. Часа в два ночи за нами приходили военные корабли; мы выходили в море, затем корабли подходили близко к берегу и высаживали нас на баркасы. Баркасы подходили еще ближе к берегу, и мы выпрыгивали в воду со всем снаряжением, выбирались на берег и начинали свои тактические занятия. Это было уже в сентябре 1941 года; холодная морская вода проникала сквозь одежду; ощущение было не из приятных, но боевой настрой не давал заболеть. Тренировки проходили ежедневно в Казачьей бухте. Мы были настолько измотаны ими, что готовы были хоть завтра в бой, лишь бы избавиться от этих мук. И было предчувствие: идем на погибель. О том, где предстоит воевать, мы ничего не знали. Позже выяснилось: нас готовили к высадке десанта под Одессой. Подготовка к десантной операции держалась в строжайшей тайне.
21 сентября нам устроили праздничный обед, и мы получили приказ выступать. За нами пришли боевые корабли, нам выдали новое обмундирование, сухой паёк на 3 дня, и под звуки оркестрового марша мы поднялись на борт крейсера «Красный Крым». Куда плывем, не сказали. Только в открытом море перед нами была поставлена боевая задача: высадиться десантом возле села Григорьевка под Одессой, очистить от немцев и румын правое крыло Одесского фронта и, тем самым, освободить одесский порт от артиллерийского обстрела противника. Высадка десанта была запланирована на 2 часа ночи 22 сентября: высадившись, мы должны были овладеть районом Новая Дофиновка – Спасательная станция. Десантники (1617 бойцов и командиров 3-го полка морской пехоты) направились к Одессе на двух крейсерах – «Красный Крым» и «Красный Кавказ» – в сопровождении трех эсминцев. В дневное время мы шли спокойно, но вечером зенитчики трижды открывали огонь по немецким самолетам. Мы прибыли в район высадки в ночь на 22 сентября в 1 час 20 минут. Поскольку большие корабли не могут подходить близко к берегу, для непосредственной высадки моряков на берег нас должна была встретить группа одесских катеров и мелких судов. Но когда крейсеры подошли к месту высадки, никто нас не встретил. На войне такое случается.
Почему вовремя не прибыли плавсредства из Одессы, мы узнали позже. После успешного завершения десантной операции командиры объяснили нам, что произошло (они считались с нами, моряками, уважали нас, да и скрывать что-то от нас уже не имело смысла). А произошло вот что.
Десантная операция подготавливалась секретно. Командиры одесской группы плавсредств до последнего дня 21 сентября не имели точных сведений о времени и месте высадки десанта. Участники разработки плана операции контр-адмирал Л. А. Владимирский и заместитель начальника штаба Одесского оборонительного района капитан С. И. Иванов, отбыли из Севастополя в Одессу не с десантниками, а раньше, на рассвете 21 сентября, чтобы заблаговременно уточнить на месте обстановку и согласовать совместные действия с командованием Одесского оборонительного района. По плану высадку десанта должны были поддержать авиация, корабельная артиллерия и части Приморской армии, оборонявшей Одессу.
Иванов вез с собой всю документацию по проведению десантной операции, в том числе инструкцию для одесской группы катеров и судов, в которой указывалось, где и когда встречать корабли, приводился план высадки, описывались условные сигналы и т. п.. Однако эсминец «Фрунзе», на котором находились Владимирский и Иванов, подвергся нападению большой группы немецких бомбардировщиков и, получив прямые попадания бомб, затонул в районе Тендровской косы в 15 часов. Иванов был убит, и с ним затонула вся документация по проведению десантной операции. Владимирский был ранен. Его подобрал торпедный катер и доставил в Одессу позже намеченного срока. Это произошло, когда корабли с десантниками были уже на пути к Одессе.
Командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский, узнав о гибели эсминца «Фрунзе», решил не останавливать операции, но, опасаясь массированного налета немецкой авиации на крейсеры «Красный Крым» и «Красный Кавказ» при возвращении их в Севастополь, потребовал ускорить высадку десанта и завершить ее раньше намеченного срока. Командир группы крейсеров капитан С. Г. Горшков, заменивший раненого Владимирского на посту командующего десантом, отдал приказ начать высадку в 1 час 35 минут, а не в 3 часа, как изначально планировалось.
Высадка под Одессой ничем не отличалась от учений под Севастополем. Мы подошли близко к берегу и в 1 час 35 минут под прикрытием корабельной артиллерии начали посадку на баркасы. Баркасы вели опытные краснофлотцы. Из-за перегрузки и большой осадки баркасы не могли подойти к берегу. Нам пришлось метров за сто от берега прыгать в воду и с поднятым вверх оружием по грудь в холодной воде выходить на берег. Наш десант явился для немцев полной неожиданностью. Они спали и не обращали внимания на артобстрел, к которому привыкли. А мы высадились прямо к их блиндажам, забросали их гранатами и перешли в наступление. Это было в районе Дофиновки. Во второй половине дня немцы опомнились и начали нас обстреливать. Пулеметный и артиллерийский огонь был такой плотный, что мы не могли поднять головы. Дело еще в том, что на немцев и румын «черные комиссары», как они нас называли, видимо, производили страшное впечатление. Тогда они, очевидно, подумали, что нас очень много, хотя их было гораздо больше, и поспешно стали отступать. Наш полк захватил значительное количество боеприпасов и орудий, в том числе два дальнобойных орудия. Моряки написали на них мелом: «Больше по Одессе стрелять не будет», и отправили их в город на обозрение одесситам. Через три дня успешных боев мы соединились с основными силами Одесского фронта и держали оборону до середины октября.
Однако немцы предприняли отчаянные попытки вернуть себе потерянное. Одна из наших рот заняла позиции в лесопосадке вблизи сел Лузановка и Дофиновка. Я обеспечивал телефонную связь с этой ротой. Основные силы заняли оборонительный рубеж позади нас. Немцы обрушили на нас такой огонь, что лесопосадка просто кипела. Неба не было видно, кругом бушевала смерть, воздух был настолько пересыщен гарью от взрывов, что мы задыхались. Воды у нас не было. Кругом было черно; от деревьев остались одни пеньки, противнику все стало видно, как на ладони. Куски человеческих тел летели во всех направлениях, как полова возле молотилки; человеческие тела валялись, как снопы на большой ниве. Везде стоял тяжелый запах крови. Наши ряды редели, но мы не отходили. К вечеру из нашей роты осталось в живых 16 человек. Несколько человек были легко ранены; тяжело раненные скончались там же, так как оказать им какую-либо медицинскую помощь не представлялось возможным. Среди оставшихся в живых были один младший политрук, один младший лейтенант и несколько сержантов; остальные – рядовые. Командир роты погиб. Когда стемнело, мы собрались и стали решать, что делать. Связи не было, и нам было трудно прийти к какому-то решению. За это время наши основные силы укрепились на основных рубежах. Обстрел немного утих, и мы должны были добраться до своих или погибнуть. В час ночи начался дождь. Стало темно, луна скрылась за тучами. Мы рассредоточились и цепочкой поползли к дороге, ведущей в село, а затем стали ползком продвигаться вдоль дороги по придорожной канаве. Так мы проползли два с лишним километра, пока добрались до своих.
Наши товарищи встретили нас радостно. Они уже не надеялись увидеть нас живыми. Первым делом мы пошли к колодцу, вытянули ведро свежей холодной воды и пили, пили.… Затем поели, отдохнули, помылись, переоделись, получили чистую новую форму и на следующий день отправились обратно на передовую – каждый в свое подразделение.
Через два дня немцы и румыны предприняли отчаянную атаку на стыке 2-го и 3-го батальонов нашего полка. Оба батальона приняли бой. Перед нами, связистами, стояла задача поддерживать бесперебойную телефонную связь. Радиосвязи у нас тогда не было. Связь была по проводам, которые часто рвались от снарядов и бомб. Мы бегали друг за другом по телефонным линиям под свист пуль и разрывы мин и снарядов, и линии работали вполне удовлетворительно. Однажды я побежал ремонтировать линию и вдруг чувствую сильный удар в бедро. Я быстро падаю и проползаю метров двадцать и дальше продолжаю работать, оглядываясь на немецкого снайпера. Мое предположение, что по мне стрелял немецкий снайпер, подтвердилось. У меня разрывной пулей изуродовало противогаз и покалечило каску, а сам я остался невредим. Немцы подошли близко, но штыковой атакой наших моряков были отброшены на исходные позиции.
Затем фронт относительно стабилизировался. Каждый день сопровождался артиллерийской, минометной и ружейно-пулеметной перестрелкой разной интенсивности. Жизнь протекала по-фронтовому: постоянно в окопах, в траншеях. Иногда немцы предпринимали атаки на наши порядки, но безуспешно: их атаки всегда отражались нашими опытными, достаточно обстрелянными моряками.
Не обходилось и без курьезов. Однажды мы с товарищем протягивали новую телефонную линию через поле, не зная, что оно заминировано, – чудом не подорвались.
Иногда мы обеспечивали телефонную связь для полковой разведки; бывало, что возвращались с пленным и ценными данными… Наша жизнь более-менее наладилась: мы стали ежедневно получать газеты. Сердца обливались кровью, когда мы читали, что Красная Армия на других фронтах в оборонительных боях вынуждена оставлять город за городом. В октябре, числа после десятого, нам стало ясно, что наши готовятся оставить и Одессу, но не ясно было, почему. Оказалось, немцы добрались до Крыма, и поэтому пришлось отдать Одессу без боя. Возникла угроза потери Крымского полуострова – главной базы Черноморского флота. Черноморский флот и армия не могли одновременно обеспечивать оборону Крыма и Одессы. В связи с этим командование получило приказ оставить Одессу и перебросить в Крым все оборонявшие город воинские подразделения вместе с их материальной частью.
1 октября началась эвакуация гражданского населения города и войск. Подготовка к эвакуации была строго засекречена. В это время бои под Одессой ожесточились: мы стремились создать у немцев впечатление, что не собираемся оставлять Одессу и готовимся к зимней обороне. И нам это удалось.[2]
Мы видели, как происходит эвакуация Одессы. Самое ценное из материальной части было эвакуировано. Позади нашей первой линии обороны мы устроили минные поля. 15 октября вечером мы получили приказ заминировать на передовой все проходы, что и было сделано. Ночью получили приказ всем боевым порядком сняться и следовать в одесский порт. На передовой осталось только несколько человек для ведения пулеметного огня. Спустя некоторое время эти люди также прибыли в порт на автомашине. В течение дня перестреляли лошадей, которые были при частях, а трактора, автомашины, боеприпасы и продовольствие, которые не успели вывезти, утопили в море. Немцам не оставили решительно ничего; ни один краснофлотец и ни один красноармеец не остался в Одессе, дабы не попасть в плен. Город покинули все до единого. Часа в три или в четыре ночи мы отплыли из Одессы. Была абсолютная тишина: немцы и не думали, что мы оставляем Одессу. Было досадно и грустно, тем более, что мы никак не могли понять, почему мы уходим.
Когда рассвело, я увидел целый «город» на воде – это была эвакуировавшая нас черноморская эскадра. Корабли в ее составе были самые разные, начиная с тяжелых крейсеров и миноносцев и кончая тральщиками и рыболовными судами.[3] На нашем судне было человек 60-70. Покидая порт, оно столкнулось с другим небольшим судном, крепко ударив его в борт, от чего мы чуть не перевернулись. Мы так и шли дальше с поврежденным бортом. Утром немецкая авиационная разведка обнаружила нас. Часов в 10 утра первая группа фашистских воздушных пиратов – около 30 самолетов – прилетела бомбить нас. Все насторожились.
