Перейти к содержимому


Фотография

И.И. ПАВЛОВ ПОТЕРЯННЫЕ ПОКОЛЕНИЯ


  • Авторизуйтесь для ответа в теме
Сообщений в теме: 2

# NETSLOV

NETSLOV

    «Fortunate Son»


  • OFFLINE
  • Администраторы
  • Активность
    5 661
  • 6 203 сообщений
  • Создал тем: 757
  • 1555 благодарностей

Отправлено 03 января 2014 - 03:09

полная версия по ссылке- http://samlib.ru/p/p..._i/p-1doc.shtml

привожу только главы касательно военного периода

 

 

13. Война
 
   Черная свастика - тень бомбовоза
   На города и деревни легла...
   ...Подлым фашистам не будет пощады:
   Дети с отцами шагают в строю;
   Матери в бой провожают отряды,
   В бой за Отчизну, за правду свою!
   Из военного стихотворения
   В воскресенье, 22-го июня 1941 года, мы всей семьей отправились в Украинский музыкально-драматический театр. Накануне вечером этого злополучного дня дядя Веня принес контрамарки в театр, где он и его жена Надежда Михайловна Вильнер играли в оркестре. Летом театр обычно выезжал на гастроли, и в этом году на сцене его шли спектакли Минского драматического театра; однако оркестр на этот раз остался в своем театре. После первого акта Надежда Михайловна подошла к нам и сообщила о начавшейся войне с нацистской Германией. Зрители постепенно стали расходиться, и к концу спектакля зал был почти пуст, но артисты доиграли пьесу до конца. Домой мы шли пешком. На улицах были включены репродукторы, передавали речь первого заместителя председателя Совнаркома Вячеслава Михайловича Молотова. В продуктовые магазины уже выстроились длинные очереди, раскупали все, что было в продаже. Количество продуктов, выдаваемых в одни руки, сразу ограничили.
   Весной 1941-го года к советско-германской границе с обеих сторон скрытно стягивали невиданное по своим масштабам в истории войн количество вооруженных сил. В то время, когда жители страны были озабочены вопросами летнего отдыха и школьники потянулись на юг и в пионерские лагеря, для военных, особенно для высшего руководства Красной Армии, перебрасывавшего все новые дивизии и армии к границе или формировавшего их в тылу, запах войны был уже ощутим. По данным советской разведки и предупреждениям премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, Сталину докладывали о скоплении у советской границы войск Германского вермахта. Знал он даже дату начала войны, но все еще не верил, что фашисты могут вероломно, без предупреждения, не окончив войны на Западе, напасть на Советский союз; что они повторят ошибку кайзеровской Германии времен Первой мировой войны и решатся вести войну одновременно на два фронта. Фюрер же успокаивал Сталина, утверждая, что войска его находятся у границ Советского Союза 3на отдыхе3.
   Отец мой, в то время начальник Одесской геологоразведочной и маркшейдерско-топографической стационарной партии Союзмаркштреста, со своими сотрудниками производил маркшейдерские съемки и составлял планы подземных каменоломней, расположенных под городом, а также других горных выработок, проводившихся в Одесской и соседних областях для добычи полезных ископаемых. Мать уже не работала и занималась домашним хозяйством, Миша в то время перешел в 10-ый класс, а мне уже исполнилось 15 лет, и я закончил 8-ой класс. На лето к нам, как это бывало часто и раньше, приехал из Ленинграда двоюродный брат Володя, мой ровесник.
   В первый же день войны ночью над городом появились фашистские самолеты, полетели первые бомбы; город надолго погрузился в мрак. На следующий день отец, старший лейтенант запаса, получил повестку в военкомат, быстро собрался, попрощался с нами, и больше мы его не видели. C фронта получили от него два письма, открытку, фотографию и сообщение о высылке на мамино имя 3аттестата3 на 600 рублей в месяц, но на почте маме сказали, что аттестат не получен, и ей пришлось с письмом идти в военкомат, где маме выписали аттестат только на половину указанной суммы.
   Германские и румынские войска стремительно продвигались на восток. Вокруг города начали рыть противотанковые траншеи; улицы перекрыли баррикады, число которых ко времени Одесской блокады было уже более двухсот. С конца июня фашистские самолеты регулярно совершали налеты на город, сбрасывая зажигательные и фугасные бомбы. Володя эвакуировался в Казахстан со своим дедом по материнской линии, профессором математики Одесского педагогического института. К концу июля к бомбардировкам добавились артобстрелы. В эти дни город был обклеен плакатами: 3Одесса была, есть и будет советской! Враг будет разбит, победа будет за нами!3 и многие жители все еще верили, что город нацистам не отдадут. Тем не менее уже с первого месяца войны из города стали эвакуироваться заводы, научные, высшие и средние технические и специальные учебные заведения. Вывозилось ценное оборудование, сотрудники предприятий и учреждений уезжали вместе с семьями. Они знали куда едут и надеялись, что на новом месте быт их будет устроен. Вслед за ними из города на всех видах транспорта и пешком потянулись беженцы. Но многие жители города не смогли уехать, а некоторые не хотели покидать родной город и свое имущество, надеясь на победоносное завершение войны в ближайшем будущем. Стремительное продвижение нацистов на восток увеличивало с каждым днем вероятность сдачи города противнику. В газетах писали о зверствах фашистов на оккупированных территориях, но не сообщали еще о массовом уничтожении евреев. В эти трагические дни об обреченных на смерть людях не позаботились, не предприняли мер по их эвакуации. Один наш знакомый вместе с женой, уезжая из города, хотел взять с собой старика-отца, еврея, но тот отказался, - не захотел покидать свою квартиру, сказав: 3Я жил в Германии, знаю немцев; старику они ничего дурного не сделают!3 Не знал он, что это были уже другие немцы - это были фашисты.
   В каждом дворе появились импровизированные бомбоубежища - траншеи, перекрытые листами железа и засыпанные сверху землей. Их рыли жители домов: глубиной до двух метров и шириной около метра; длина определялась из расчета, чтобы в ней во время воздушного налета могли разместиться все жители дома. Окна заклеивали крест-накрест полосками бумаги в надежде, что это спасет стекла. Никто не догадался вынуть хотя бы внутренние рамы, и вскоре в городе не осталось ни одного целого стекла, за исключением подвальных помещений, защищенных от взрывных волн. К середине августа город был полностью окружен, а артобстрелы и бомбардировки не прекращались ни днем, ни ночью. С этого момента из города можно было выехать лишь ограниченному числу жителей - только морским или воздушным транспортом. Кроме фугасных, нацисты сбрасывали на город большое количество (в некоторые дни более тысячи) зажигательных бомб. В городе возникли пожары. На чердаках жилых домов и учреждений постоянно дежурили горожане, гасили зажигалки в ящиках с песком, сбрасывали их во двор или на улицу. Первыми жертвами пожаров были недостроенные и пустовавшие дома, в которых дежурство не устанавливали. Из-за нехватки воды и пожарных команд, пожары в этих домах, если они не примыкали к другим жилым, не тушили, и они полыхали по несколько дней. Когда деревянные части дома догорали, огонь стихал; а каменные части зданий, уже после войны, жители города разобрали для строительства сараев, пригородных дач, пристроек к своим домам.
   После захвата в августе румыно-германскими войсками Беляевки, Одесса оказалась отрезанной от пресной воды. В городе стали открывать старые колодцы, очищать и углублять их; более полусотни было пройдено новых колодцев. Около них выстраивались длинные очереди. Воду отпускали в ограниченном количестве, использовалась она только для питья и приготовления пищи. И все же ее не хватало: колодцев было мало и вода накапливалась в них очень медленно.
   Наиболее интенсивно обстреливался центр города. Спасаясь от бомбежек и артобстрелов, многие жители переехали на окраины, в дачные районы. Мы тоже отправились на 10-ую станцию Большого фонтана и поселились в одной из пустовавших дач. В городе, в подвале почти пустого трехэтажного дома, осталась лишь моя бабушка, не согласившись покинуть свою квартиру. Во время авианалетов она, как и некоторые другие жители дома, не спускалась в траншею, а укрывалась в своем узком коридорчике, расположенном под железобетонными перекрытиями лестничной клетки, в надежде, что это спасет от бомб. Рыли траншеи и на дачах. Вскоре бомбардировки и артобстрелы охватили и пригороды. Рядом с дачей, в которой мы разместились, тоже взорвалась авиабомба, снеся каменный забор, вырвав воздушной волной переплеты окон и сильно повредив крышу дома. В эту ночь мы не спустились в траншею. Воронка от разорвавшейся бомбы была лишь в нескольких метрах от траншеи; укрывшихся в ней людей немного присыпало землей, но серьезно никто не пострадал. Нам пришлось вернуться в город.
   Одесса выстроена из камня - ракушечника, добытого тут же под землей. Густая сеть катакомб протянулась на многие десятки километров под городом. Здесь в прошлом веке прятали свои товары контрабандисты, в начале века подпольщики - оружие, типографские устройства, запрещенную литературу и листовки. Сейчас здесь укрывались от налетов вражеской авиации жители и защитники осажденной Одессы, а позже, во время оккупации, - скрывались партизаны. Спасаясь от артобстрелов и бомбардировок, мы отправились в Аркадию в одну из ближайших катакомб, соединенных с поверхностью наклонной штольней. Там уже скопилось много народу: гражданских и военных. Нам удалось разместиться в одной из камер, образовавшихся при выемке ракушечника, лишь в полутора километрах от входа в катакомбу. Камеры освещались свечами и керосиновыми лампами; проветривание горных выработок было неудовлетворительным - воздух был обеднен кислородом. Выработки в этом месте были на глубине около двадцати метров, так что взрывы бомб и разрывы снарядов были едва слышны. Мы пришли с весьма скудным запасом еды, примусом и постельным бельем; и время от времени нам приходилось возвращаться в город за продуктами и керосином. Пищу готовили на поверхности в парке, недалеко от устья штольни.
   В один из приездов в город мы узнали, что в конце сентября открываются школы. Наша школа на Отрадной улице была разворочена бомбой, и мы с Мишей отправились в другую, ближайшую из уцелевших. К этому времени жители уже привыкли к артобстрелам и бомбардировкам, и прежней паники они не вызывали, хотя число жертв в городе не уменьшалось. Особенно велики они были при попадании снарядов и бомб в переполненные пассажирами трамваи. Учащихся в школе было очень мало, занятия часто прерывались налетами вражеской авиации, но все учителя проводили их даже для двух-трех учеников. Немаловажным было в это голодное время и то обстоятельство, что в школе до последнего дня работала столовая, где за небольшую плату (один рубль) можно было прилично поесть.
   Так продолжалось до 15-го октября. В этот день рано утром соседи принесли листовку, сброшенную с самолета, в которой говорилось, что Красная Армия временно оставляет город, а жителям предлагается оказывать сопротивление оккупантам, бросая бутылки с горючей смесью в немецкие танки. На складах и в магазинах города еще оставалось значительное количество товаров и продуктов. Предприимчивые жители города стали растаскивать еще недавно всенародную собственность, а теперь уже ничейное добро - не оставлять же врагу! В экспроприации государственной собственности принимали участие многие горожане, пополняя свои скудные запасы продуктов на случай голода. Особенно много было мужчин возле винзавода на Французском бульваре - вино таскали ведрами, некоторые в мешках уносили бутылки с ним.
14. ОккупациЯ
 
   Вы в кирхен будете молиться
   За майне руссише душа,
   Вы в кирхен будите молиться
   И целовать мне сапога.
   Демьян Бедный
   На следующий день - 16-го октября 1941 года - в город вошли румынские и германские войска. Одесса была отдана в управление румынам, хотя небольшое количество немецких войск, гестапо (Geheime Staatspolizei - тайная государственная полиция) и некоторые другие нацистские учреждения в городе были. В ведении германской армии находился морской порт и вокзал. Румынские офицеры расставили посты у каждого дома и солдаты стали планомерно обыскивать все квартиры, ища и не находя оружия; часто поворовывая и отбирая ценные или понравившиеся им вещи. В городе оставалось более трехсот тысяч жителей - около половины довоенного населения. Сначала жители города с опаской выходили на улицу, как будто стены могли защитить их от неприятеля, но потом привыкли к присутствию в городе оккупантов и стали выходить в поисках пропитания.
   С приходом румын и немцев в городе начались аресты и расстрелы. На привокзальной площади и на Куликовом поле на фонарных столбах и деревьях несколько дней висели тела повешенных. Квартиры эвакуированных граждан вскрывались. Ненадолго вышли мы из дому, а когда вернулись, обнаружили, что двери нашей квартиры и шкаф в комнате взломаны. Тщетно соседи уговаривали солдат немного подождать.
   Через неделю после оккупации Одессы - 22-го октября - мощный взрыв потряс город. На Маразлиевской улице, недалеко от Центрального парка культуры и отдыха имени Тараса Григорьевича Шевченко, было взорвано партизанами здание бывшего НКВД, в котором после захвата города разместился штаб румынской армии; при взрыве погибло около ста румынских и германских офицеров. Впоследствии в парке, недалеко от места взрыва, румыны устроили охраняемое солдатами кладбище погибших там румынских офицеров. Позже, при отступлении, они сами же его ликвидировали. После прогремевшего в городе взрыва были вывешены объявления, подписанные командующим оккупационными войсками города генералом Генерару, о том, что за каждого убитого румынского или немецкого солдата расстреляно 100 большевиков, а за каждого офицера или чиновника - 200, а при повторении подобных актов будут расстреляны вместе со своими семьями взятые румынами заложники. При любом повреждении проложенных румынами линий связи и коммуникаций оккупанты брали в заложники дворника и десять мужчин из ближайшего дома. Знали румыны, что в катакомбах прячутся партизаны. Планов их румыны не имели, но входы в них были известны, и румынские солдаты стали закладывать их камнями и замуровывать, оставляя затем у входов охрану. Прятавшимся в катакомбах партизанам часто приходилось, оставив свое имущество - боеприпасы и запасы продуктов, с боем пробиваться через заграждения.
   С первых же дней румыны начали перепись населения, потребовали зарегистрироваться всех евреев, коммунистов и комсомольцев. Если коммунистам и комсомольцам, обычно, удавалось скрыть свою принадлежность к партии или организации, то взрослым евреям скрыть национальность было невозможно - она была указана в паспорте. Как евреек забрали жену моего дяди Вени и ее мать. На окраине города, на Слободке, румыны устроили гетто - концентрационный лагерь для евреев, которых в Одессе было более десяти тысяч. Продавая все, что можно было, дядя Веня носил передачи своей жене и теще. Однако, вскоре передачи перестали принимать, концлагерь ликвидировали; жителей гетто отправили на Пересыпь, а затем поездами - в район Беляевки. Были ли пленники дальше отправлены в фашистские концлагеря или уничтожены здесь же, мы не узнали: домой никто из узников не вернулся. Такие лагеря смерти, как Бабий Яр под Киевом, были, вероятно, в окрестностях каждого оккупированного нацистами города.
   В городе начались облавы. Десятки румынских солдат и полицейских окружали целые районы города, вытесняли жителей на площади, устраивали проходы в оцеплениях, через которые, после проверки документов и отсева подозрительных, выпускали остальных. У меня еще не было паспорта - только метрическое свидетельство о рождении, и это вызывало повышенное ко мне внимание румынских солдат. Через три-четыре месяца массовые облавы прекратились, но выборочно проверка документов продолжалась румынскими полицейскими и местными жителями в гражданской одежде, почти всегда подвыпившими дюжими молодцами.
   В области были введены оккупационные марки, которые обменивались на рубли в отношении: одна марка за десять рублей. В первые месяцы оккупации в городе был голод. За кусок хлеба или жменьку крупы отдавали все, что представляло для менял какую-нибудь ценность, но вскоре продавать уже было нечего.
   Одесская область была объявлена губернаторством 3Транснистрия3 (Заднестровье) - частью Румынии. Губернатор ее профессор Г. Алексяну жил в Воронцовском дворце (до войны там находился Дворец пионеров), городской голова Герман Пынтя - в трехэтажном особняке на углу Пироговской и Французского бульвара. Домa эти, так же как и другие румынские учреждения, охранялись солдатами. Впоследствии румыны объявили, что в городе будет проведен плебисцит по поводу присоединения Одесской области к Румынии, но медлили с ним и совсем отказались от этой затеи, когда дела оккупантов на фронте резко ухудшились. Нескольким центральным улицам города румыны присвоили новые названия в честь вождей оккупантов или знаменательных для них дат: 3Адольфа Гитлера3, 3Короля Михая3, 3Маршала Антонеску3, 3Дуче Муссолини3, 316-го октября3; остальным улицам вернули дореволюционные названия. На всех улицах заменили старые таблички с их названиями на новые - на румынском и русском языках.
   Из Румынии в Одессу стали приезжать некоторые деятели русской культуры, в основном, артисты, выехавшие туда во время гражданской войны или оставшиеся в Бессарабии при захвате ее румынами. Они давали концерты в театрах, выступали в ресторанах. Особой популярностью пользовался эстрадный певец и владелец одного из крупных ресторанов города Петр Лещенко.
   Румыны разрешили местным жителям арендовать помещения и открывать в них частные магазины, рестораны и закусочные (бодеги), парикмахерские, пекарни, кинотеатры, мастерские, которые росли как грибы. Арендаторами становились энергичные, предприимчивые люди, сумевшие обзавестись начальным капиталом. Среди них было много бывших работников магазинов и складов, администраторов, в трудное военное время присвоивших бывшую государственную собственность или денежные средства. Были и просто уголовники, деклассированные элементы общества, грабившие магазины, склады и квартиры эвакуированных граждан в период междувластия. Другие коммерсанты, проводя целые дни на базарах, разбогатели в первые месяцы оккупации, используя законы спроса и предложений, колебания цен на продукты питания и промышленные товары. Много среди предпринимателей было немцев, румын и молдаван, пользовавшихся налоговыми льготами. Для повышения доходности своего бизнеса владельцы магазинов и кафе стали, минуя посредников, сами выезжать в окрестные села для закупки продуктов.
   Во времена Екатерины II под Одессой появились немецкие поселения, сохранившиеся и при Советской власти. Жили там немцы неплохо, даже в голодные тридцатые годы. Часть из них в разное время переселилась в город. После начала войны с Германией многие немцы-мужчины были арестованы, но перед уходом Красной Армии их освободили, предупредив, что Советская власть вернется и дальнейшая их судьба будет зависеть от поведения во время оккупации. Новые власти организовали в городе пункты снабжения местного немецкого населения продуктами питания - 3Volksdeutschemittelstelle3 и разрешили им занимать квартиры и присваивать мебель и вещи эвакуировавшихся.
   В городе появилось много сельских жителей. Заняв пустые квартиры и сохранив связи с деревней, они занимались торговлей: в начале прямым обменом продуктов на вещи, а затем торгуя в ларьках, на базарах или в магазинах. Рестораны, бодеги, кинотеатры, цирк обслуживали, в основном, румынских и немецких офицеров и солдат, румынских чиновников и местных предпринимателей. Некоторые из местных жителей, приобретшие авторитет у оккупационных властей, заняли высокие административные должности, пользовались материальными благами, стали обладателями почетных титулов. Так, например, руководитель финансовой дирекции города А. Куцегеоргиев и ректор Одесского университета П. Г. Часовников при румынах величались 3Его превосходительствами3, занимали многокомнатные квартиры, имели прислугу: горничных, поварих, гувернанток; при входе их в помещения подвластных учреждений сотрудники должны были вставать. У входа в магазины, рестораны, кинотеатры вывешивались флаги: румынский - трехцветный, сине-желто-красный и немецкий - красный с черной свастикой на фоне белого круга в середине его.
   Для проверки доходов предпринимателей и сбора налогов румынская администрация организовала финансовую дирекцию и районные фининспекции. В одной из таких инспекций работала секретарем-машинисткой моя мама. Помог ей устроиться Куцегиоргиев, который жил ранее на одной с ней улице и был знаком еще с гимназических лет. В магазинах появились зарубежные товары: румынские, немецкие, французские, итальянские. Несмотря на войну, местные и западноевропейские предприниматели, пользовавшиеся покровительством оккупационных властей, привозили в Одессу из покоренных немцами стран промышленные товары. Магазины были заполнены товарами, но цены были доступными лишь небольшой части местных жителей. Начали работу несколько фабрик, главным образом, пищевой и легкой промышленности. Стали выпускаться сравнительно небольшими тиражами газеты. С утра до вечера по улицам города рыскали мальчишки, крича: 3Папиросы Румания, сигареты Плугарь... Одесская газета, Одесса, Молва, Смех3. Работали подростки и чистильщиками сапог и выполняли подсобные работы на частных предприятиях, внося значительный вклад в семейный бюджет. На улицах, особенно около церквей, появилось много нищих: инвалидов, старух, стариков. Были открыты несколько трамвайных линий, но движение по ним было редким и по укороченным маршрутам, а плата за проезд для большинства местного населения была высокой: 30 пфеннигов.
   В последние годы Советской власти в городе работала лишь одна церковь - на втором кладбище. В тридцать пятом году был взорван Одесский кафедральный собор, находившийся на Соборной площади на углу Преображенской и Садовой. Это был один из крупнейших в России соборов, вмещавший до девяти тысяч человек одновременно. Заложен он был в конце XVIII-го века, вскоре после основания города, но строительство его по финансовым соображениям затянулось почти на сто лет, а просуществовал он меньше, чем велось строительство. В прежние времена в нем были похоронены 3почетные граждане Одессы3. Остальные церкви в тридцатых годах также были разрушены или закрыты и превращены в склады. С приходом румын началось быстрое восстановление уцелевших церквей, и через год во многих из их проводились богослужения.
   В городе была введена карточная система на хлеб и трудовая повинность для всех жителей, достигших пятнадцатилетнего возраста и не работавших в государственных учреждениях: 60 дней для взрослых и 24 дня для школьников старших классов, а позже, когда открылся Университет, - и для студентов. Предпринимателям разрешалось нанимать за себя граждан, желавших подработать, чем они обычно и пользовались.
   Перед уходом Красной Армии, была взорвана дамба и затоплена городская электростанция. Мужчин с первых же дней оккупации стали посылать на разборку баррикад, а затем - на строительство дамбы. Орудия труда были примитивными: лопата, носилки, тачка и лом. Кормили плохо, труд был тяжелым; за работой следили надсмотрщики, подгоняя ленивых и нерадивых оплеухами и матом. Дамбу во время оккупации не восстановили, и городская электростанция так и не заработала. Но в городе имелись на некоторых заводах свои небольшие электростанции, частично поставлявшие электроэнергию в городскую сеть. Они работали и во время оккупации. Электричество использовалось на немногочисленных заводах, в государственных и военных учреждениях, кинотеатрах, ресторанах, бодегах, магазинах, школах, Университете. Разрешалось пользоваться электроэнергией в квартирах немцев и румын, а также небольшому числу высокопоставленных чиновников из местного населения. Остальные жители города пользовались для освещения масляными коптилками или, реже, керосиновыми лампами.
   На городском хлебозаводе выпекали хлеб плохого качества - наполовину из кукурузы, с другими непонятными примесями; нормы выдачи его по карточкам были низкими: 200 - 400 граммов на человека в день, но при наличии массовой безработицы это позволяло людям выжить. В частных пекарнях выпекался пшеничный хлеб высокого качества по ценам, недоступным для многих жителей города. У нас положение с едой было более или менее благополучным, так как жалованье служащих было для условий войны удовлетворительным, и, кроме того, фининспекторы в государственном хлебе плохого качества не нуждались и обычно отдавали свои хлебные карточки моей маме.
   Как-то мама принесла большой арбуз. Мы удивились: откуда он, неужели купила? Оказалось: в инспекцию пришла владелица одного из магазинов. Пока клиентка жаловалась в кабинете начальника фининспекции на непомерно высокие налоги, один из инспекторов, увидев в ее сумке арбуз, переложил его в мамину сумку, а ей положил большой булыжник.
   - Зачем? - удивилась мама.
   - Не беспокойтесь! Она себе купит другой, а ваши дети, вероятно, уже забыли вкус арбуза.
   Оккупационные войска и местные власти придавали большое значение пропаганде. На улицах на городских щитах вывешивались газеты, плакаты и фотографии, в кинотеатрах постоянно крутили геббельсовские киножурналы, в которых превозносились успехи немецких и румынских войск на Востоке и на Западе - нацистская пропаганда стремилась сломить волю народа к сопротивлению, по их мнению напрасному. Газеты утверждали, что у старой границы Советского Союза германскими войсками прорваны и ликвидированы все советские защитные фортификационные сооружения и укрепрайоны (3линия Сталина3) и захвачен в плен или уничтожен почти весь кадровый состав Красной Армии, и дальнейшее сопротивление ее бессмысленно. На одной из фотографий было запечатлено торпедирование американских судов германской подводной лодкой у входа в Нью-Йоркскую гавань - на фоне Статуи свободы. Появлялись в газетах и снимки румынского короля Михая, награждавшего орденами отличившихся на фронте солдат и офицеров. В газетах постоянно публиковались антисоветские материалы, печатались речи фюрера и маршала Антонеску. В одной из них Гитлер сказал: 3Если бы нашелся человек, знающий как спасти от гибели Ленинград, я приказал бы взять его штурмом. Но город обречен, и я не хочу жертвовать жизнями моих солдат: голод и артобстрелы приведут его к гибели без потерь со стороны Германского вермахта3. Позднее на городских стендах нацисты стали вывешивать 3власовскую3 газету, издававшуюся, так называемой, РОА (Русской освободительной армией), которой руководил под контролем германских спецслужб бывший командующий 20-ой Армией Западного фронта генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов, попавший к нацистам в плен. На общем фоне безликих пропагандистских статей, призывающих мужчин вступать в РОА и в которых власовцы изображались как истинные защитники России от большевизма, одна из них контрастно выделялась. Автор ее писал о том, что отец его, защищая Родину, погиб под Смоленском, что год жил он мечтой скорого освобождения страны от фашистов и лишь теперь, уйдя в партизаны, понял, что каждый, кто может держать в руках оружие, должен сражаться с фашистами и с власовцами. В заключение автор написал: 3Вы, конечно, не опубликуете мое письмо, так как, ко всем вашим качествам, вы еще и трусы3. В доказательство своей смелости и независимости редакция власовской газеты опубликовала статью партизана, разумеется, со своими комментариями.
   Большинство власовцев попали в РОА из фашистских лагерей для военнопленных, спасая свою жизнь. Но и они, и нацисты понимали, что обратного пути у них нет. Часть власовцев, ослепленная успехами фашистов на начальном этапе войны, поверила в их победу и надеялась, что служба немцам поможет им после войны упрочить свое положение. Были и такие, которые не верили в окончательную победу нацистов, а тем более в то, что им удастся удержать власть, но надеялись, что в результате войны потерпят крах и гитлеровский и сталинский режимы, и Россия навсегда освободится от тоталитаризма. Помня о раскулачивании, о насильственной коллективизации, о голоде в начале тридцатых годов, унесшего жизни многих миллионов людей, о массовых репрессиях, немало бойцов Красной Армии группами сдавались нацистам, имея еще возможность сопротивляться. Были в РОА и добровольцы из местной молодежи, вступившие во власовскую армию, чтобы избежать голода на оккупированной территории или угона в Германию. На смерть и страдания, которые нес фашизм миру и их собственному народу, они мало обращали внимания, считая, что если в трудное время за них никто не заступился, не помог им, то пусть теперь каждый спасается, как сможет.
   Положение советских военнопленных в фашистских лагерях было особо тяжелым, так как Советское правительство не присоединилось к Женевской конвенции, не вносило деньги в Международный красный крест и советские воины не получали от него помощи. Вождь народа Иосиф Виссарионович Сталин заявил, что советских военнопленных нет, а есть только предатели и изменники Родине; начальник Главного политуправления Красной Армии, заместитель наркома обороны Лев Захарович Мехлис настаивал на том, чтобы каждый советский командир или боец при угрозе пленения застрелился.
   В газетах публиковались и отрывки из книг русских и советских эмигрантов. В 3Одесской газете3 печатались главы из книги 3На путях к термидору3 Г.З. Беседовского, бывшего сотрудника советского посольства в Париже. Автор рассказывал о голоде в России и на Украине в период сплошной коллективизации, нелестно отзывался о большевистских вождях того периода: о Сталине, Молотове, Кагановиче и Ворошилове; обсуждал причину опалы Троцкого и замену его Фрунзе на посту председателя реввоенсовета и наркома обороны; написал о болезни и смерти во время операции Фрунзе и последующем возвышении Ворошилова.
   С начала оккупации возле здания немецкой полевой жандармерии (3Geheime Feldpolizei3) на Преображенской улице, недалеко от Дерибасовской, была вывешена карта западной части Советского союза, на которой регулярно отмечалась линия фронта. В начале 1943 года мы узнали о крупном германском поражении под Сталинградом и об объявлении Гитлером тотальной войны. Вскоре после этого линия фронта на карте замерла, а затем ее и вовсе сняли.
15. Лицей
 
   Проснись же тот, в чьем сердце живо
   Желаньем лучших, светлых дней,
   Кто благородные порывы
   Не заглушил в душе своей!..
   Иди вперед к заре познанья,
   Борясь с глубокой мглой ночной,
   Чтоб света яркое сиянье
   Блеснуло б снова над землей!..
   С. Надсон
   Во время румынской оккупации школы в городе открыли не сразу, на работу устроиться было трудно, и я использовал свободное время для продления своего образования. У меня были учебники старшего брата Миши; я стал изучать школьную программу девятого класса и вскоре обнаружил, что при желании и настойчивости, не жалея на это времени, можно самостоятельно освоить ее за три-четыре месяца.
   С начала 1942 года в городе стали открываться школы, а с сентября должен был открыться Университет. Преподавали в школах прежние учителя, хотя в старших классах состав их существенно пополнился за счет не покинувших город преподавателей техникумов и вузов, научных работников. Пользовались школьники советскими учебниками; формально программы были существенно изменены, приближены к румынским и, вероятно, к западноевропейским, так что в старших классах часто приходилось пользоваться конспектами. За преподавателями не было цензурного надзора, и это позволяло им вести уроки в соответствии со своим разумением и знаниями.
   Румынское среднее образование было рассчитано на 12 лет и состояло из трех школ (ступеней): первые 4 года - школа примар, начальное образование для всех; следующие 4 года - гимназия, неполное среднее образование и, наконец, последние 4 года - лицей, полное среднее образование. В Одессе гимназическое и лицейское образования, обычно, рассматривались как единый процесс и осуществлялись в одном и том же здании. Иногда там же были классы начальной школы. По окончании лицея в Румынии выпускникам присваивалась степень бакалавра.
   В гимназии и лицее образование было платным, но в Одессе плата за обучение была умеренной, зависела от материального положения родителей и была доступна для большинства. Я платил 8 марок в месяц. Тем не менее, значительная часть детей ограничивалась лишь начальным образованием, которое было бесплатным и, как правило, совместным для мальчиков и девочек. В гимназиях и лицеях обучение было раздельным. До открытия Одесского университета профессора Университета и институтов, которых до войны в Одессе было восемнадцать, открыли на Конной улице, в помещении бывшей частной гимназии Бален де Баллю, женский и мужской лицеи. В восьмой класс лицея принимали после окончания советской десятилетки, и, ввиду малого набора (девять учащихся), девушки и юноши в этом классе учились вместе. Сильным ученикам седьмого класса лицея предложили, сдав экзамены за десятый класс средней школы, перейти в восьмой класс лицея. Так перешли в восьмой класс Лариса Башкирова и я. Лариса жила на Екатерининской улице; отец ее работал декоратором в Одесском театре оперы и балета, мать была домохозяйкой. До открытия Университета работа в лицее давала преподавателям вузов возможность сносного существования в это голодное время. Кроме того, ими были открыты платные курсы для подготовки к поступлению в Университет школьников, окончивших при Советской власти девять классов. На такие курсы поступил и мой брат Миша.
   В анкете при поступлении в лицей, среди прочих сведений, нужно было указать и членство в комсомоле. Все ученики понимали, что в этом месте следует ставить прочерк, но Лариса, вступившая перед началом войны в комсомол, посчитала для себя унизительным лгать. Оставив заявление, она пришла через несколько дней в лицей, не нашла себя в списке принятых и обратилась к секретарю за разъяснением. Он вынул из портфеля ее заявление и сказал:
   - Героизм ваш здесь никому не нужен! Перепишите заявление, если хотите попасть в лицей, а не в сигуранцу.
   Начальницей лицея была Зоя Антоновна Бабайцева, доцент филологического факультета Одесского университета. Она же читала в нашем классе лекции по русской литературе. Когда-то, будучи еще совсем молодой учительницей, она преподавала русский язык и литературу в гимназии Чудновской. В эту частную гимназию, наряду с детьми из богатых, незнатных семей, принимали на бесплатное обучение и детей бедных родителей, обнаруживших в народных школах способности, отличные знания и желание учиться. Так поступила в эту гимназию и моя мама.
   В Лицее профессоров Университета уделялось большое внимание как гуманитарным, так и естественным наукам. В гимназии и в лицее изучали, кроме русского, латинский, немецкий, французский и румынский языки. В старших классах школьники осваивали начертательную и аналитическую геометрии, начала дифференциального и интегрального исчислений, биологию, гигиену, законоведение, геологию и минералогию, астрономию. В лицее была даже своя обсерватория. Изучали также философскую пропедевтику: логику, психологию и этику, а также закон Божий.
   Преподаватель французского языка, войдя первый раз в класс, объявил нам, что разговаривать с нами будет только по-французски. До этого почти никто из нас французский не изучал. Указывая на окно, учитель произносил: 3Ce la fenetre3, и мы, глядя на забитое снизу фанерой окно, тут же переводили: 3Это фанера3. Но языки мы так и не выучили - то немногое, чему нас научили, не подкрепленное практикой, быстро улетучилось из наших ветреных голов.
   Все наши учителя, кроме преподавателей иностранных языков и закона Божьего, были профессорами или доцентами. В каждом классе на стене в углу висела икона, и перед началом занятий, с приходом учителя, все вставали и дежурный читал молитву: 3Преблагий Господи! Ниспошли нам благодать Духа твого святаго, дарствующего и укрепляющего душевные наши силы, дабы, внимая преподаваемому нам учению, возрастли мы Тебе во славу, Церкви и Отечеству на пользу, родителям же нашим на утешение3. Иногда по закону Божьему, как и по другим предметам, устраивались письменные проверки пройденного материала. Мы тщательно повторяли тексты своих записей, но в наших головах приобретенные знания усваивались часто в искаженном виде, и тогда учитель закона Божьего сокрушенно восклицал: 3Какая ересь!3 Перед контрольной работой по трудному предмету мы подходили к иконе и просили: 3Господи! Да минует нас чаша сия, и пусть будет так, как мы хотим, а не так как Ты хочешь!3 Священником был у нас, уже не молодой, человек, приехавший из Румынии вместе с женой, преподававшей нам румынский язык. Вероятно, до революции они жили в России, так как свободно говорили по-русски. Священник был веселым, добродушным человекам, иногда читал нам мораль или рассказывал анекдоты, в том числе и на религиозные темы.
   3Что Иисус Христос и апостол Петр ходили по воде, я верю, но что там было глубоко - не верю. Что Иисус Христос накормил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами, я верю, но что они были сыты - не поверю!3 - рассуждал, с его слов, Фома неверный.
   К нам батюшка относился благожелательно и доверительно. Понимая, что привить нам, атеистам, веру вряд ли ему удастся, он как-то сказал: 3Образованный человек может и не верить в Бога, но знать христианское учение, ходить в церковь, выполнять православные обряды обязан, так как с него берут пример люди малообразованные, невежественные, для которых в христианском учении заложены нравственные устои, моральные принципы, основы благочестия и кроткого поведения3. В другой раз он высказал мысль, что между богатыми и бедными большой разницы нет, не должно быть антагонистических противоречий. Все хотят быть богатыми. Одни этого достигли, как правило, честным путем, другие - настойчивые и трудолюбивые - пытаются разбогатеть, и многим это удастся. Разбогатев, каждый будет защищать свою собственность, приобретенную нелегким трудом. Но пока еще все богатыми быть не могут: на всех богатства не хватает. Богатые должны помогать немощным старикам, больным, которые не в состоянии заработать себе на пропитание. Верующий всегда поможет бедному, поэтому возле церквей всегда много нищих3.
   Все преподаватели прекрасно читали лекции, которые разительно отличались от уроков наших школьных довоенных учителей. Слушать их для меня было удовольствием - на занятия я шел как на праздник. Особенно мне нравилась математика, которую преподавал нам доцент Николай Николаевич Васильев, и физика, курс которой читал доцент Эммануил Борисович Мангуби.
   Были у нас три девушки из деревни. Как-то, во время опроса, Васильев вызвал одну из них. Девушка дословно повторила материал его лекции, но ответы ее на вопросы преподавателя показали, что она ничего не понимает.
   - Откуда вы? Где учились? - спросил учитель.
   - Из деревни.
   То же в точности повторилось и со второй ученицей, и с третьей.
   - Вы тоже из деревни?
   Выслушав положительный ответ, преподаватель удивленно произнес:
   - Неужели такая разница между городом и деревней?
   В годы ликвидации неграмотности школы в Советском Союзе открывались повсеместно, но учителей в деревнях не хватало, да и общая культура сельских жителей была низка. Книг, кроме школьных учебников, не было; в школах практиковалась система механического заучивания материала учебника. Деревне за городом было не угнаться, и это сказывалось на умственном развитии сельских школьников.
   Общую биологию нам преподавал председатель педагогического совета лицея профессор Георгий Иосифович Потапенко. До войны он был проректором Университета и директором Одесского ботанического сада. При приближении к Одессе германско-румынских войск ему поручили эвакуацию студентов и ценного оборудования. Уезжать из города он не хотел, к порученному делу отнесся халатно и был за это арестован, но перед уходом Красной Армии его выпустили из тюрьмы. При румынах он сначала был деканом физико-математического факультета (факультета точных наук, на котором изучались предметы естественно-математического цикла), а затем снова стал проректором Университета. Профессор Николай Афанасьевич Соколов, филолог, преподавал нам в лицее историю Румынии; заслуженный деятель науки УССР профессор Борис Васильевич Варнеке - латинский язык. Изучали мы его недолго, и все же с грехом пополам к концу года читали записки Юлия Цезаря и речи Марка Цицерона. Варнеке считался патриархом русского научного общества в Одессе, и румынские власти поручили ему обратиться через газету ко всем деятелям образования и науки с призывом сотрудничать с румынской администрацией. Для преподавателей это был почти единственный способ существования, и мало кто от него отказывался; да и учили они русских. В седьмом классе лицея, где я проучился менее двух недель, занятия по математике и астрономии вел профессор Константин Дормидонтович Покровский, директор Астрономической обсерватории Университета, член-корреспондент Академии наук СССР.
   Все они впоследствии попали в сталинские тюрьмы и лагеря, где большая часть из них закончила свою жизнь. Это были ученые, мало интересовавшиеся политикой, не восхищавшиеся порядками румынской и немецкой администраций, так же, впрочем, как и советской, но нарушившие во время оккупации суровые требования к облику советского гражданина, в частности принимавшие по требованию румынской администрации участие в создании и работе Антикоммунистического института при Университете. Б. В. Варнеке и К. Д. Покровский умерли в Киевской (Лукьяновской) тюрьме, не дожив до суда, П. Г. Часовников и Н. А. Соколов, получив соответственно 25 и 10 лет заключения, как и многие другие деятели науки, культуры и образования, оставшиеся в городе во время оккупации, умерли в лагере, и лишь Г. И. Потапенко в 1954-м году, пробыв в лагере 8 лет, вышел из лагеря 3на свободу3. Но жить в Одессе и заниматься научно-педагогической деятельностью ему не разрешили.
16. Гость из Румынии
 
   Три года не писал двух слов,
   И грянул вдруг, как с облаков.
   А. Грибоедов
   Как-то, в первые месяцы оккупации, к нам на Ботаническую улицу прибежала соседка бабушки и сообщила, что из Румынии приехал наш дядя Пава. Придя к бабушке, мы с Мишей увидели незнакомого человека в форме румынского офицера, инстинктивно внушавшей нам неприязнь. Дядя Пава рассказывал о себе и внимательно слушал мамины повествования.
   - А где Миша? - спросил он о своем младшем брате. - Из письма Вани я понял, что он в тюрьме. За что его арестовали?
   - За что у нас арестовывают? - повторила мама вопрос Павла. - Просто так, ни за что. Теперь у нас это обычное дело. Для профилактики, в борьбе за теплые места в обществе. Органы НКВД следят, чтобы враг не проник в нашу среду. Сажают, чтобы посеять страх перед власть имущими, неуверенность в устойчивости своего положения в обществе, сломить волю народа к сопротивлению. Бдительность свою показывают и убеждают начальство, что не даром хлеб едят. Выискивают вредителей и врагов народа, оправдывая этим просчеты партии и правительства в политике и экономике. План по раскрытию заговоров выполняют, пополняя дешевой рабочей силой шахты, рудники, лесоповалы и новые стройки - сажают всех, кого можно посадить!
   В румынских газетах дядя Пава много читал о голоде в России, о репрессиях, но не верил: 3Буржуазная пропаганда!3 После слов моей матери тень озабоченности пробежала по лицу его, и он произнес:
   - Теперь я не уверен, что Советский Союз сможет победить Германию... Но я буду бороться с фашизмом до конца - это дело моей жизни!
   - Но ты румынский офицер и будешь воевать против своего брата!
   - Нет, конечно! Я переводчик и постараюсь помочь России. Если удастся подложить мину под немецкий танк или орудие, я это сделаю непременно! Я помогал советской разведке и передал ей много полезных сведений. К сожалению, после подписания между Советским Союзом и фашистской Германией пакта Молотова - Риббентропа о ненападении, мои старания и возможности оказались невостребованными.
   - В первые дни войны, - продолжал Пава, - советские самолеты появлялись над Констанцой. Во время одного из таких налетов немецкий наблюдательный пост заметил сигнальную ракету, выпущенную со стороны моего дачного участка в направлении нефтехранилищ. Через полчаса нацистской контрразведкой был произведен у меня обыск, и, хотя ничего не нашли, я был арестован, а затем приговорен к смертной казни. Я нанял хорошего адвоката и подал жалобу в прокуратуру, отец съездил в Бухарест к митрополиту, и вскоре, за недоказанностью преступления, меня выпустили из тюрьмы, а затем призвали в армию.
   - Теперь, если мы победим, а я в этом уверен, не разрешим немцам даже столовые ножи выпускать! - закончил он.
   На фронте дядя Пава был недолго - его демобилизовали по болезни, и он вернулся домой. После освобождения Румынии Красной Армией и свержения диктатуры Антонеску он активно участвовал в патриотическом антигитлеровском фронте, в его доме часто бывали советские офицеры. Как-то поздно вечером в дом Павла зашел незнакомый мальчик и сказал, что на улице его ждет какой-то мужчина. Дяде Паве показалось это подозрительным, и он попросил сына пойти с ним. Когда жена, обеспокоенная долгим отсутствием, пошла искать их, то обнаружила недалеко от дома трупы мужа и сына.
 

  • Odin это нравится



Кто читал эту тему? (Всего : 7) Natasha2010977: etcetera2008: serghond: quelaCut: smatoozLon: torhoGono: abvireve:

Сперва дай людям, потом с них спрашивай.


Поблагодарили 1 Пользователь:
without a name

# NETSLOV

NETSLOV

    «Fortunate Son»

  • Topic Starter

  • OFFLINE
  • Администраторы
  • Активность
    5 661
  • 6 203 сообщений
  • Создал тем: 757
  • 1555 благодарностей

Отправлено 03 января 2014 - 03:10

17. Университет
 
   Первый тост наш - за науку,
   И за юношей - второй!
   Пусть горит им светоч знанья
   Путеводною звездой!
   Пусть отчизна дорогая
   И великий наш народ
   В них борцов неколебимых
   За добро и свет найдет!
   А. Плещеев
   После окончания лицея я устроился на работу лаборантом в геолого-минералогическом кабинете его. Зарплату мне не платили, но была надежда избежать дамбы - трудовой повинности, нелестные отзывы о которой были хорошо известны. Работы в лицее было немного, и мой шеф - преподаватель геологии, доцент Университета Степанов - попросил помочь привести в порядок и систематизировать материалы в геолого-минералогическом музее Университета. Я согласился. Еще в лицее связывал с ним свои мечты, и теперь, вступая под своды Храма науки, испытывал неизъяснимое волнение и уже представлял себя студентом. Мой брат Миша от трудовой повинности был освобожден, как учащийся подготовительных курсов Университета, работавших и летом. Вскоре я получил повестку с биржи труда. Принес свою справку о работе в лицее, но инспектор биржи не признал ее уважительным доводом, так как лицей летом не работал, и предложил ехать на дамбу, пока за мной не послали солдата. Я зашел в Университет на кафедру геологии и минералогии и сообщил об этом заведующему - профессору Гапонову, который посоветовал мне не торопиться, сказав, что попытается помочь мне, и тут же написал своему знакомому - заместителю начальника биржи труда Кикаве - записку с просьбой освободить его сотрудника от трудовой повинности. Получив резолюцию своего начальника, инспектор нехотя отпустил меня восвояси.
   Этим летом я все свободное время отдавал увлекшей меня науке и за три месяца проштудировал значительную часть 3Энциклопедии математики3 академика Дмитрия Александровича Граве, читал и другие книги по математике. Все выпускники нашего лицея поступили в Университет. Это было единственное во время оккупации высшее учебное заведение, вобравшее в себя в виде факультетов часть существовавших при Советской власти институтов. В него входили: факультет точных наук (физико-математический), литературно-философский, юридический, медицинский, политехнический и агрономический факультеты. Учеба была платной, но взимали ее лишь с детей обеспеченных родителей. Мы с братом, как и многие другие, были освобождены от нее. Более того, на праздники (Рождество и Пасху) нам выдавали по 50 марок. Большая часть девушек нашего лицея училась на медицинском факультете. Мы с Ларисой поступили на математическое отделение факультета точных наук, на котором изучали математику, механику, физику и астрономию. На других отделениях этого факультета студенты изучали химию, биологию, геологию. Миша и двоюродный брат Шура учились на агрономическом факультете.
   С матерью, сестрой моего отца тетей Ниной, Шура жил до войны под Киевом. Они оставались там и во время нацистской оккупации. Работы не было, средств к существованию тоже. Как и большая часть населения городов, они голодали. Молодежь из оккупированных немцами территорий отправляли на тяжелые работы в Германию. Одесская область, считавшаяся румынской территорией, была в более благоприятных условиях: насильно в Германию не угоняли, легче было найти работу, народ не так голодал. Оккупационный режим румын для нееврейского населения был значительно мягче немецкого. Предъявив справку о том, что она родом из Новороссийской губернии, с большими трудностями тетя Нина получила разрешение на переезд в Одессу и поселилась с сыном у своей сестры Маруси. Тетя Нина пекла дома пирожки и продавала их на базаре, а Шура купил тачку и развозил с вокзала чемоданы немецких и румынских офицеров. Как правило, труды его скромно оплачивались, но иногда вместо денег он получал оплеухи, так как 3russische Schwein3 должен немцев обслуживать бесплатно, а не клянчить у них деньги. К счастью, это случалось редко.
   Мы с Мишей тоже немного подрабатывали: после лекций в Университете поочередно по четыре часа в день занимались с учеником 5-го класса. Родители его арендовали помещения пекарни и хлебного магазина и не хотели отдавать сына в школу. В месяц за это мы получали по 25 марок - сумма более чем скромная, но в условиях безработицы и это было удачей. Иногда нас там подкармливали. В дешевой городской столовой за одну-две марки можно было прилично пообедать. Такая столовая была на территории военного госпиталя на Пироговской. У ворот его стоял румынский солдат, но посещающих столовую он пропускал, иногда только требуя предъявить документ. На втором этаже столовой обед стоил две марки, и там питались, в основном, румынские офицеры и сотрудники госпиталя. На первом этаже обед был скромнее, стоил одну марку, и посещали зал, обычно, румынские солдаты и местные жители. Изредка и мы с Мишей заходили туда, когда у нас не было занятий. В Университете имелся частный буфет, но цены были высокими - для нас неприемлемыми. В основном, буфет обслуживал преподавателей, получавших хорошую зарплату, и детей местных предпринимателей. Румынская администрация с уважением относилась к ученым и считала, что они не должны трудиться за гроши. Немного зарабатывали мы с Мишей еще и тем, что относили книги доходов арендаторов магазинов и других частных предприятий в финансовую дирекцию и оплачивали их налоги. Там всегда были очереди, и предприниматели не хотели тратить на них свое время.
   Занимался в Университете я с увлечением, проводя все свободное время за чтением математических книг, открывших мне неведомый ранее фантастический мир науки. Иногда пропускал малоинтересные лекции и практические занятия на первом курсе и слушал более интересные на втором. На старших курсах училось всего по четыре-шесть человек. Часто профессорам или доцентам приходилось читать лекции для двух-трех студентов.
   В Университете мы с Ларисой подружились и часто занимались вместе. Интересовались новыми разделами математики, по которым перед войной появились первые книги: по теории множеств, топологии, теории меры и интеграла, функциональному анализу, абстрактной алгебре, тензорному анализу и римановой геометрии, математической логике. Из книг одесских математиков мы читали, отпечатанный на стеклографе, курс математического анализа профессора С.И. Шатуновского и одноименный курс Д.А. Крыжановского. Профессор Крыжановский жил в доме на Отрадной, в подвале которого проживала моя бабушка. До революции дом принадлежал его отцу. При Советской власти у них остались лишь две комнаты в одной из, теперь уже коммунальных, квартир. До Первой мировой войны Крыжановский учился в Геттингенском университете у Феликса Клейна, Давида Гильберта и других известных математиков конца XIX-го - начала XX-го веков. В 1938 году он был арестован и через год умер в Одесской тюрьме. Перед арестом в издательстве Одесского университета был опубликован небольшим тиражом его курс математического анализа. Он поступил в библиотеку Университета, но при Советской власти студентам его не выдавали.
   В середине тридцатых годов в стенах Университета сложилась одесская математическая школа функционального анализа под руководством известного советского математика члена-корреспондента Академии наук УССР Марка Григорьевича Крейна. Его часто вспоминали преподаватели и студенты-математики старших курсов, считали не только наиболее талантливым ученым на факультете, но предрекали трудам его плодотворное развитие в будущем, в чем я убедился много позднее, читая книги советских и зарубежных авторов по функциональному анализу и слушая на матмехе (математико-механическом факультете) Ленинградского университета спецкурс заведующего кафедрой матанализа Бориса Захаровича Вулиха по полуупорядоченным пространствам и пространствам с конусами (в лекциях профессора Вулиха назывались они пространствами Канторовича и пространствами Крейна соответственно). Во время войны М.Г. Крейну пришлось эвакуироваться в Куйбышев, где он работал заведующим кафедрой теоретической механики политехнического института; вернулся в Одессу лишь после освобождения ее Красной Армией. Более шестидесяти его учеников в Советском Союзе и за рубежом впоследствии защитили докторские и кандидатские диссертации и стали известными учеными. Почетный иностранный член Американской академии искусств и наук и Национальной академии США, член многих отечественных и зарубежных математических обществ, Крейн за свою многолетнюю научную деятельность опубликовал около трехсот научных статей и монографий.
   Во время оккупации математики, механики и астрономы учились вместе до третьего курса и совместно проходили основные курсы этих специальностей, и лишь на четвертом курсе было разделение студентов по профессиям. Математику нам читали четыре преподавателя. Основные курсы матанализа вел профессор Юрий Станиславович Сикорский, известный своими курсами по обыкновенным дифференциальным уравнениям и по теории аналитических и эллиптических функций, изданных в тридцатых годах. Кроме специальных предметов, у нас был немецкий язык и раз в неделю - богословие. Румынский язык мы не изучали из-за отсутствия на факультете преподавателя.
   На каждом факультете были надзиратели или, как их называли студенты, 3шпионы3, основная работа которых, как нам казалось, состояла в том, чтобы следить за посещением лекций по богословию, и всем присутствующим на них ставить в специальных книжечках штамп. Лекции по богословию читались в большой аудитории медицинского факультета для всех студентов Университета одновременно. Часто студенты передавали профессору Антонию Харгелу записочки с каверзными вопросами, на которые тот отвечал с большой находчивостью и остроумием. Иногда он что-то записывал на доске, пользуясь старой, дореволюционной орфографией с ятем и твердым знаком в конце слов, оканчивавшихся на твердые согласные.
   Вскоре в главном здании Университета была открыта церковь, существовавшая там до революции. Мы должны были посещать ее и раз в году исповедоваться. Особых грехов за собой не чувствовали, но одну-две марки за отпущение их жертвовали. Церковь охотно посещали старушки, но и молодых там бывало немало. В эти трудные военные годы многие жители страны обратились к религии.
   Посещение Университета румынскими полицейскими или немецкими и румынскими офицерами всегда вызывало у студентов и преподавателей невольное беспокойство, иногда беспочвенное. Как-то ко мне подошел молодой немецкий офицер и на ломаном немецко-русском языке спросил, на каком факультете я учусь, а затем рассказал, что до войны он учился на химическом факультете Венского университета, потом был 3AnschluЃ3 и студентов мобилизовали на фронт.
   - Война - это плохо, - решил он. - Для всех очень плохо!
   Видимо, он чувствовал и свою вину в том, что страны мира были ввергнуты в кровавую бойню. А может быть, позавидовал нам, оккупированным, в том, что мы, побежденные, имеем возможность учиться, а он, победитель, - нет? Война несла всем народам горе, смерть, голод, разрушения.
   Зимой в квартирах было очень холодно. Стекла, фанера, как их заменитель, дрова, а тем более уголь, стоили дорого, и температура в комнатах мало отличалась от наружной. Холодно было и в Университете. Зимой профессора читали лекции в пальто, потирая время от времени руки. Часто мы записывали лекции карандашами, так как чернила замерзали в чернильницах. Но никто не жаловался: все были довольны, что могут учиться хотя бы в таких условиях.
   В конце 1942 года из Констанцы приехал дедушка. Он привез нам с Мишей неплохой костюм дяди Павы и две пары новых крепких солдатских башмаков со стальными подковками. Это было очень кстати, так как нам приходилось много ходить и наша старая обувь совсем разлезлась. Дедушка был стар, ходил с трудом с палочкой. Приехал в рясе, с большим серебряным крестом на груди. Миша подошел к нему и поцеловал протянутую руку. Я был не готов к этому, 3не заметил3 дедушкиного жеста и лишь поздоровался с ним - для меня он в то время казался чужим человеком. Мы не привыкли кому-либо целовать руки и не умели этого делать. Позднее мама сделала мне замечание.
   - Я поцеловал ему руку, и со мной ничего не случилось, - сказал Миша.
   - А я не поцеловал, и с ним тоже ничего не случилось, - парировал я.
   В городе было много нищих, безработных и сравнительно небольшое число процветающих дельцов, арендаторов и владельцев магазинов, ресторанов, бодег, кинотеатров, пекарен, мастерских, парикмахерских. Румынская администрация обратилась к зажиточной части населения, чиновникам и оккупационным войскам с призывом помочь бедным, собрать средства для оказания им помощи. Были привлечены к этой акции студенты и учащиеся старших классов лицеев. О днях таких мероприятий широко оповещались жители города через газеты. Нам выдали большие, цилиндрической формы, запаянные жестяные банки с узкой щелью для опускания в них монет или бумажных денежных знаков. Одновременно вручили разноцветные, небольших размеров значки - картинки, напечатанные на плотной бумаге (как правило, это были цветы), и булавки, которыми мы прикалывали значки к груди жертвователей. Получив с вечера такое оборудование, мы на следующий день, в воскресенье, с раннего утра до позднего вечера, не чувствуя под собой ног, бродили по улицам города в поисках благотворителей. Охотно жертвовали деньги румынские чиновники и офицеры, привыкшие, вероятно, к таким акциям. Груди их были увешены бумажными значками, как орденами. Иногда пожертвования вносили местные жители и очень редко германские офицеры и солдаты, проходившие мимо с презрительной гримасой или с руганью.
18. На ферме
 
   А это - холопы, рабочий народ!
   Сам Бог им велел, чтоб они постоянно
   Трудились для нас, для господ!
   Фи, как они грубы, нечисты и пьяны,
   В дырявых сермягах. Всегда без сапог...
   Но кто ж виноват в том? Не слушают пана:
   За то и карает их Бог.
   В. Сырокомля
   Летом 1943 года всех студентов отправили на 24 дня на трудовую повинность - на ферму, бывший совхоз 3Авангард3. Большую часть сельхозтружеников составляли девушки медицинского факультета. Отвезли нас на ферму на грузовиках. Юношей поместили в здании бывшего склада. Спали мы на цементном полу, используя постельные принадлежности, захваченные из дому, и верхнюю одежду. В помещении было довольно просторно, компания собралась дружная, веселая. Мы обменивались шутками, анекдотами, рассказами, пели песни.
   В первый же день нас собрал директор фермы - румын, свободно говоривший по-русски. Предупредил, что работать мы должны по 12 часов в сутки, что на все работы установлены нормы, работу каждый день будут проверять учетчики и за нарушение режима или невыполнение норм ему дано право оставлять нас на ферме дополнительно до десяти дней. Сказал, что студенты не должны пренебрегать физическим трудом, что и он, учась во Франции в университете, все лето от зари до захода солнца работал на ферме.
   По мере приезда новых студентов дефицит площади увеличивался, и нас переселили в рабочее общежитие, где мы плотно расположились на полу в проходах между кроватями и даже под ними. Постоянные рабочие по вечерам пили самогон, сквернословили, и мы появлялись в бараке поздно, когда все уже утихомиривались. Одна из местных жительниц предложила нашей группе студентов разместиться в прихожей ее дома. Но провели мы там только одну ночь. За эту ночь мы подверглись такому нападению клопов, что предпочли спать под открытым небом.
   Кроме зерновых культур, в хозяйстве были виноградники, фруктовые сады; выращивались овощи, имелись молочная и свиноводческая фермы, птицеферма. Студенты всех факультетов Университета, за исключением агрономического, работали на общих работах. Учащимся агрономического факультета трудовую повинность заменили производственной практикой на этой же ферме, но в другое время. Кормили нас плохо. Столовой не было. Котлы находились под открытым небом, но на дворе было тепло и дождь шел редко - выпадет обычное для летней поры количество осадков и снова засияет солнце. Мы получали по 400 граммов хлеба и два раза в день густой суп с крупой и овощами, но без мяса. Второе нам не полагалось. Его получали механизаторы, бригадиры и другие постоянные рабочие фермы. Кое-какое дополнительное питание мы привозили из дома, но, стремясь скорее закончить свой 24-дневный срок, наша группа студентов съездила домой лишь один раз. Около десяти километров мы шли пешком, а затем добирались трамваем.
   Частенько мы поворовывали помидоры, огурцы и абрикосы, пользуясь тем, что сторожами в огородах и фруктовых садах были наши же студентки. На ферме было сравнительно дешевое молоко - по одной марке за литр, и мы иногда покупали его у местных крестьянок. Вскоре, однако, наши желудки предупредили, что сырое молоко и абрикосы несовместимы, и нам пришлось чередовать молочные дни с фруктово-овощными.
   Каждый день директор фермы с биноклем и нагайкой в руках вместе с десятником объезжал на двуколке свои владения, проверяя, хорошо ли работают его батраки. Нерадивых и ленивых он знакомил со своей плеткой. К науке и образованию румыны относились почтительно, и студентов бить не разрешалось, но угроза дополнительного срока работы на ферме заставляла нас шевелиться или хитрить.
   Кто-то из студентов узнал, что нужны рабочие на прополку междурядий на виноградниках и других сельскохозяйственных культурах - для работы с конными культиваторами. С бригадиром мы договорились, получили наряд, осмотрели участок и отправились на конюшню, находившуюся в ведении румынских солдат. Нам выдали щетки и скребницы и заставили перед работой чистить лошадей. Мне досталась скребница с острыми железными зубьями. Как и большинство городских студентов, с лошадьми я ранее не общался. Глядя на острые зубцы и боясь поранить шкуру лошади, я стал гладить ее тыльной, плоской стороной скребницы. Солдат, следившей за нашей работой, подбежал ко мне, влепил затрещину и, бранясь по-румынски, вытолкал из конюшни. Из его ругани я только понял, что один из нас, скорее всего я, коммунист и большевик. Все же инцидент удалось уладить. Один из студентов, молдаванин, объяснил солдату, что я городской житель, не научился еще обращаться с лошадьми и не имел злого умысла. Солдат пустил меня к моей лошади, все еще недружелюбно поглядывая.
   Работа с лошадьми нам понравилась. Работали парами: один был поводырем, другой шел сзади, нажимая на ручки культиватора. Время от времени мы менялись. Вскоре мы изменили тактику: полбригады отдыхала, набиралась сил, обменивалась шутками, анекдотами; другая часть работала, внимательно следя, не клубится ли пыль от директорской тачанки. При приближении директора объявлялся аврал, и все спешно принимались за работу.
   - Плохо работаете! Лошади должны быть в мыле! - негодовал директор.
   Однако 3и на старуху бывает проруха3. Как-то среди кустов винограда мы не заметили, что один из наших товарищей, Костя Саский, пригретый солнышком, заснул и не услышал сигнала тревоги. Проснулся он, когда директор уже слез со своей брички и направился к нам вместе с десятником. Костя вырос перед ним как из-под земли. Замахнулся хозяин на него нагайкой... но не ударил.
   - Как фамилия? - грозно спросил он.
   - Иванов, - не растерялся Костя.
   - Запиши! - обратился директор к десятнику.
   Как только директор удалился на своей таратайке, Костя побежал искать себе алиби. За пять марок ему удалось уговорить бригадира зерносушилки записать этот день работы в своей бригаде. Там он проработал до конца срока. Костя был общительным и веселым парнем. Мы сразу подружились. Он был старше меня на полтора года, но у нас было много общего: у обоих отцы были на фронте, матери работали в государственных учреждениях, оба мы были увлечены точными науками, хотя Костя учился на политехническом факультете. До войны он окончил девять классов, и, так же как Миша, поступил в Университет с условием сдать экзамены за десятый класс до конца первого курса.
   Любил Костя петь. Пел русские и украинские народные песни и пародии на них. Одна из его песен была посвящена событиям недавнего довоенного прошлого, когда наше правительство решило ужесточить меры по борьбе с прогулами, разгильдяйством и пьянством. За малейшее опоздание на работу, нарушение трудовой дисциплины работника могли оштрафовать, уволить с работы, привлечь к уголовной ответственности. Зарплату в то время не выплачивали вовремя, и рабочие маркшейдерского бюро, где работал мой отец, выйдя на работу, в знак протеста не стали работать. Руководству это стало известно, и в наказание за то, что отец не доложил о забастовке, в течение полугода из его зарплаты удерживали треть ее в доход государства. Забастовки поддерживались передовым классом до революции и оправдывались нашей партией в капиталистических странах, но в социалистической стране, где хозяином был сам народ, это было нелепо - бастовать против своего родного правительства мог только враг или провокатор. Народ откликался на такие события в стране, и появилась песня на мотив популярной народной песни 3Слышен звон бубенцов издалека - это тройки веселой напев...3 Ее и запел Костя во время перекура в поле:
   Слышен звон бубенцов издалека -
   То играют в Советской пивной.
   С виду скрылись все лица в тумане,
   А народ весь веселый и хмельной.
   В понедельник проснулся с похмелья,
   Денег пропитых стало мне жаль.
   Ах, зачем я пропил в воскресенье
   Память жинкину - черную шаль!
   А во вторник случайно десятку
   Я в вагоне трамвая нашел,
   И за эту невинную взятку
   Я не помню домой как пришел.
   А в среду я сам удивился,
   Сколько выпито было вина.
   И с досады я снова напился -
   Чашу горькую выпил до дна.
   А в четверг были поминки жинки,
   Надо было ее помянуть.
   Продал брюки, купил сороковку,
   Чтобы легче мне было уснуть.
   А в пятницу пошел на работу:
   Положить надо пьянству конец,
   Но товарищ со мной повстречался, -
   И я снова напился, подлец.
   А теперь на работу не примут,
   Потому что пять дней прогулял.
   А не примут, я снова напьюся
   И последние галоши продам.
   Слышно щелканье пробок от пива,
   И табачного дыма дурман.
   А в Советской пивной так красиво,
   С бубенцами играет баян.
   Убедившись, что Иванова среди студентов нет, разгневанный директор приказал снять нас с лошадей, отправить всех на прополку капусты, следить за качеством работы и не отпускать с поля до выполнения нормы.
   Но всему бывает конец, и наступил последний день непривычной для нас работы. Мой срок уже закончился, а Косте предстояло еще отработать два дня. Я предложил ему один день, вернее ночь, поработать за него. В эту смену мы сторожили в поле совхозное добро. Провели ее в разговорах и не заметили, как пролетела короткая летняя ночь.
19. ПодпольнаЯ литература
 
   Когда свобода в тьме могилы
   Погребена, и низкий страх
   Под самовластью дикой силы
   Повергнул души все во прах;
   Когда, поднявши меч кровавый,
   Бесчеловечная вражда
   Своих убийств гордится славой -
   Где мир душе найти тогда?
   В. Буренин
   Летом 1943 года в городе появилось стихотворение, доставившее много хлопот румынской администрации, так как распространилось оно по городу очень быстро. Его читали, пели на мотив 3Спят курганы темные...3 передавали друг другу. Вот один из вариантов этой песни:
   Над зеленым городом солнце золотистое,
   Лета уходящего ласковые дни.
   Жизнь идет веселая в солнечной Транснистрии,
   И в бодегах вечером музыка гремит.
   Флагами трехцветными ветер забавляется,
   В ресторанах - музыка, песни и вино.
   По знакомым улицам 3домнулы3 слоняются,
   И зовут рекламами цирки и кино.
   Ходят победители по родному городу,
   С девушками русскими говорят без слов.
   А под красным знаменем, под серпом и молотом
   Воины советские проливают кровь.
   Девушки хорошие, смелые и юные,
   С темными упрямыми дугами бровей,
   Не гуляйте с немцами вечерами лунными,
   Не теряйте, милые, нежности своей!
   Эта жизнь веселая вам совсем не нужная,
   И тепло Транснистрии не согреет вас.
   Вы семью товарищей, крепкую и дружную,
   Подождите, девушки, в этот грозный час!
   Золотою россыпью звезды в небе вспыхнули,
   Вышел серпик тоненький молодой луны.
   Не грустите, девушки, и не плачьте, милые;
   Сохраняйте молодость для родной страны!
   В шуме все изменится и придет с победою,
   Он, с глазами ясными, смелый, молодой.
   Заалеет флагами и настанет, и настанет новое,
   Светлое, прекрасное утро над страной.
   Пусть пока над городом флаги разноцветные,
   И за тучи прячется русский самолет.
   Не теряйте мужества, оставайтесь крепкими!
   Время долгожданное все равно придет!
   Рассказывали анекдоты о румынах и немцах, пели частушки на мотив популярной румынской песни:
   Сталин нас водил в кино,
   Давал хлеба по кило.
   Антонеску водит в храм,
   Мамалыги по сто грамм.
   Антонеску и Михай
   Подралися за малай.
   Если хочешь есть малай,
   На соседа нападай!
   Антонеску дал приказ:
   3Всем румынам на Кавказ!3
   Но румын не дурной:
   На каруцу и домой.
   Лариса была старостой нашего курса. Как-то в коридоре к нам подошел декан факультета Николай Николаевич Васильев, читавший в лицее курс высшей математики, а в Университете - аналитическую, дифференциальную и проективную геометрии; для старшекурсников вел семинар по тензорному анализу и римановой геометрии.
   - В городе читают и передают друг другу стихи о недостойном поведении русских девушек, - сказал он. - Я уверен, что математики народ серьезный и не станут заниматься подобными глупостями, но все же должен предупредить всех, что последствия этого для провинившихся и для Университета могут быть неприятными.
   - Конечно, это неразумно! Такие стихи надо расклеивать на стенах и учить наизусть, - ответила Лариса.
   Ничего не сказал декан, только улыбнулся.
   С Костей мы часто встречались. Он жил на Базарной улице. Мне это было по дороге домой, и я заходил к нему. У него была отдельная маленькая комната. Мы оживленно беседовали, обменивались мнениями, связанными, главным образом, с нашей учебой. Но как-то Костя протянул мне листовку с заглавием 3За что борется организация украинских националистов самостийныкив-державныкив (ОУНСД)3. Она была напечатана на русском языке, видимо, ручным способом на не очень хорошем печатном станке и содержала программу украинских националистов. В ней провозглашались права и свободы граждан будущей независимой Украины. Они показались нам справедливыми. Впрочем, то же мы могли сказать и о первых декретах Советской власти, о Советской конституции, но во что все это вылилось через короткое время? Что осталось от обещанных прав и свобод?
   - В настоящее время никто не предложит своим гражданам плохие программы и законы, но как они будут выполняться после прихода к власти очередного правителя? Ведь власть так развращает людей! Да и стремится к ней не лучшая часть человечества. Захватив власть, очередные благодетели народа окружают себя подхалимами, взяточниками, ворами и насильниками, а о своих обещаниях тут же забывают, - рассуждал Костя.
   Всякая власть - насилие: экономическое, политическое, идеологическое, физическое. Последнее, наиболее жестокое, в то время уже чугунным катком прошлось по нашему народу, но на себе мы его еще не испытали.
   В следующий раз Костя дал мне небольшую книжку в бумажном переплете под названием 3Ave dictator!3 На обложке красным цветом был изображен Сталин в римской тоге, с лавровым венком на голове. Перед ним черным цветом была изображена цирковая арена, на которой на коленях стояли люди, умолявшие о пощаде. Сталин не внемлет мольбам несчастных; миловать, даже невинных, - не в его правилах; вытянув вперед правую руку с опущенным вниз большим пальцем, он обрекает на смерть свои жертвы.
   - Живи диктатор! Iдущие на смерть, вiтають тебе!
   Такими словами встречали римского императора гладиаторы на аренах цирков.
   Книжка была опубликована на украинском языке, отпечатана в типографии Львовского университета. Возможно, это была первая книга о сталинских тюрьмах и лагерях. Автор ее не был указан, только три буквы - Ю. Г. Г. - зашифровывали его имя. Вряд ли остался хоть один экземпляр этой книги. Она была одинаково опасна и для простого читателя, и для сотрудника НКВД. В те годы в пламени сгорали не только отдельные рукописи, но и полностью типографские издания.
   В книге описывались Соловецкие лагеря, строительство Беломорканала, голод на Украине, при котором вымирали целые села, в то время как хлеб везли за границу, чтобы купить машины и обеспечить быстрейшую индустриализацию и милитаризацию страны. Широко развернуто было принудительное выселение в Сибирь, в глухие места лучших тружеников села, не согнувшихся под гнетом власти, не принявших насильственную коллективизацию. Вот эпизод из этой книги. Маленький пароход тащит вниз по течению Енисея баржу с людьми, которых высадят в глухом месте на верную гибель. У ее борта, над мрачными водами реки стоит женщина с грудным ребенком на руках. Младенец ищет молоко в пустой груди матери. Слезы текут по впалым щекам ее. Она разжимает руки, и темные воды сибирской реки поглощают ее дитя. Обращаясь к Великому вождю, автор заключает: 3Ти всесильний! Ти зломив могутьнiй iнстинкт материнства! Ти змушив матiр згубити свою дитину!3
   Арестованный органами НКВД, автор книги притворился сумасшедшим и попал вместе с действительно умалишенными в психиатрическое отделение больницы. Сосед по койке, старый коммунист, лежа на койке, что-то бормочет, иногда вскрикивая: 3Всех верных большевиков-ленинцев перестреляли, пересажали, всех заменил Сталин своими ставленниками3. Ночью дверь палаты запиралась, но однажды днем мнимому сумасшедшему удалось, используя пережеванную мякоть хлеба, снять слепок с ключа. Неоднократные попытки увенчались успехом: вырезанный им деревянный ключ повернулся, и узник вырвался на свободу.
   Не раз слышал автор книги в сталинских застенках мольбу невинных жертв о пощаде, но до сердец тюремщиков она не доходила. Все чаще чудится ему голос протеста, ненависти и презрения к палачам. Обращаясь к Сталину, автор пророчествует: 3И когда сотни тысяч жертв засмеются тебе в лицо, знай - смерть стоит за твоими плечами!3
   Я и раньше не восторгался деяниями нашего Вождя и Учителя, но книга эта потрясла меня до глубины души.
   Костя давал читать мне и другую литературу украинских националистов. Это были журналы и брошюры о деятельности Украинской повстанческой армии (УПА) под командованием Клима Савура, действовавшей в немецком тылу, в которой, по словам авторов, сражались с оккупантами украинцы, русские, поляки, евреи. Литературу украинских националистов приносил Косте юноша, с которым он случайно познакомился летом 1943-го года и которого знал как Олега Легкого.
   Листовки Костя давал мне домой, а я знакомил с ними Мишу и Ларису. Мишу листовки заинтересовали, а Лариса сначала возмутилась - в то время она была проникнута советским патриотизмом, и мы чуть не поссорились. Но после прочтения брошюры 3Ave dictator!3, правдивость воспоминаний автора которой не вызывала у нас сомнений, отношение ее к советскому строю и к украинским националистам изменилось.
20. Подпольщики
 
   Знай, лютий враже,
   Сотня поляже.
   Всi ми ненавидим, путаем ярмо.
   Шли дiди на муки,
   Пiдуть i правнуки.
   За народ життя свое дамо!
   Из украинской песни
   Как-то я зашел к Косте, и он сообщил мне, что порвал отношения с Олегом Легким. Причину объяснил следующим образом: Олег попросил его спрятать у себя шрифты для составления и печатания листовок, но Костя отказался.
   - Что, боишься? - спросил Олег.
   - Я не уверен в справедливости вашего дела, и не хочу вам помогать.
   Олег был огорчен напрасно потерянным временем и спросил Костю, не давал ли он кому-нибудь читать листовки. Узнав обо мне, он предложил встретиться с ним вечером на Соборной площади. Костя передал мне его просьбу, но советовал не ходить. Я все же пошел.
   На Соборной площади, где после взрыва собора был разбит один из центральных городских скверов, мы должны были встретиться в условленное время у фонтана. В правом кармане пиджака у Олега должна была быть сложенная газета 3Молва3 так, что бы хорошо видна была буква 3М3. При встрече Олег подробно расспросил обо мне и моем брате; поинтересовался адресом. Рассказал я и о Ларисе. Назвался он Жорой, хотя тут же предупредил, что это не настоящее его имя. О себе рассказал, что тоже хотел учиться, но потом решил не сидеть у отца на шее, а самостоятельно зарабатывать на жизнь. Объявил также, что, во избежание провала, члены группы разбиты на пятерки; руководитель каждой из них должен знать как можно больше о своих подопечных, а те не должны им интересоваться. Прощаясь, сказал, что в ближайшее время найдет меня.
   Вскоре он с другим молодым человеком, которого назвал Василием, появился у нас в квартире. Дома был лишь мой брат Миша, и у них завязалась беседа. В это время в квартиру вошла мать.
   - Что это за парни? - спросила она настороженно, когда юноши ушли.
   - Студенты, - солгал Миша.
   - Неправда! Это не студенты, - подсказало сердце матери. - Мне они очень не понравились, и я не хочу их здесь видеть. Какие у тебя с ними дела?
   Миша пообещал маме больше не общаться с ними, но вскоре она нашла в выдвижном ящике книжного шкафа небольшой чемоданчик с типографским шрифтом и, устроив скандал, заставила отнести его. Тем не менее, Миша несколько раз расклеивал листовки с программой ОУНСД, но мало кто их читал, а кто и прочел, не придал этому серьезного значения.
   После окончания лицея Лариса поступила на двухмесячные курсы полеводов. Курсы были платными, устроители их обеспечивали себя заработком, а курсанты освобождались от трудовой повинности и приобретали полезную специальность. Окончившие их получали соответствующие удостоверения и, при желании, могли устроиться полеводами на фермах в окрестностях города - в бывших колхозах и совхозах. Многие студенты и школьники старших классов, как и Лариса, использовали курсы для защиты от трудовой повинности. На курсах Лариса познакомилась со студенткой второго курса биологического факультета Университета Анной Ивио; они прониклись взаимной симпатией и подружились. В один из приходов Анны Лариса рассказала ей о подпольной литературе украинских националистов. Анна проявила желание познакомиться с Олегом, и их встреча состоялась.
   Мы с Ларисой выразили сомнение в целесообразности отделения Украины и других республик от России. Олег же считал, что крупные государства являются источниками войн, постоянно стремятся к захвату чужих территорий, к колонизации слабых и сопредельных стран, а маленькие вынуждены защищать свою землю и угрозу миру не представляют.
   - Украина в XVII веке, воюя против Польши и Османской империи, объединилась с Россией, но это не принесло ей ни процветания, ни свободы, не избавило страну от войн. Союз навязал вольным казакам и землепашцем крепостное право - пришел он к выводу. - О своей независимости сейчас мечтают многие республики бывшего великого государства, и гитлеровцы пытаются использовать это, и небезуспешно, для укрепления своей власти на территориях покоренных стран. Пока только на Украине и в Литве есть партизанские отряды, борющиеся за свою независимость, как против фашистов, так и против сталинского режима.
   - На Украине тоже есть военные соединения, подконтрольные фашистам: мельниковцы, так же, как в России власовцы, - продолжал он. - Но в народе они популярностью не пользуются. Украинские националисты самостийныки-державныки, воюя сейчас с немцами, борются за полную независимость Украины от других государств.
   Своим идейным руководителем украинские националисты считали Степана Бандеру, бывшего студента юридического факультета Львовского университета. Длительное время он, обвиненный в терроризме, находился в польских тюрьмах. Перед началом Второй мировой войны был освобожден, но после захвата Польши Германией снова попал, уже в фашистские застенки.
   По данным Олега, их организация пользуется поддержкой в западных и, в меньшей степени, в центральных районах Украины, и будет добиваться создания самостоятельного Украинского государства, хотя бы на этой территории. Созданная в Западной Украине, она действительно получила там широкую поддержку населения. За последние полвека эта часть Украины была под властью Австро-венгерской империи, Польши, СССР и нацистской Германии, и с каждыми новыми хозяевами положение простого народа становилось все тяжелее. И мысль освободиться от всяких хозяев и создать собственное государство все больше захватывала население края. В восточной же Украине, населенной в значительной степени и русскими, народ, объединенный православной религией и общей культурой, не чувствуя себя самостоятельной нацией, стремился освободиться прежде всего от фашистского ига. Создание самостоятельного государства на территории Украины не находило у большинства жителей центральных и восточных областей одобрения, да и новые хозяева им виделись не лучше старых, а программы их казались сомнительными и нереальными. Кроме того, для многих жителей оккупированной территории национализм ассоциировался с нацизмом, с фашизмом.
   Накануне 26-ой годовщины Октябрьской революции Анна с Олегом зашли к Ларисе с пачкой листовок и предложили нам распространить их в одном из центральных районов города. Дата распространения листовок была выбрана из расчета, что советские партизаны тоже приурочат свою агитацию к ней, и украинские националисты предложат населению альтернативу. Это были листовки с уже известной нам программой украинских националистов. Часть листовок Анна оставила у себя. Олег тут же объявил, что она будет руководительницей нашей группы. Вечером 7-го ноября мы с Ларисой отправились в указанный нам район; заходили в парадные, подкладывали листовки под двери квартир и переходили дальше. Было уже поздно, близился комендантский час - 11 часов вечера, после которого появляться на улицах было запрещено. На Елизаветинской улице нас подозвали двое румынских полицейских. У нас еще оставалось немного листовок, и избавиться от них мы не могли. Нерешительно подошли мы к ним.
   - Почему так поздно на улице? - спросил один из них.
   А потом они стали узнавать у нас какой-то интересовавший их адрес. Мы с облегчением вздохнули и стали объяснять им, как туда пройти; затем быстро ретировались, освободились от оставшихся листовок и разошлись по домам. В эту же ночь советские партизаны водрузили красный флаг на самом высоком здании города - на колокольне церкви на Преображенской улице. Только во второй половине дня румыном удалось снять его. О красном флаге говорил весь город, о наших листовках - никто.
   Мише Олег предложил разбросать, если будет такая возможность, листовки в кинотеатре. Он вручил Мише билет первого ряда балкона, откуда тот должен был сбросить пачку листовок в зал, когда выключат свет, но еще не начнется фильм. Обстановка оказалась неблагоприятной - рядом с ним сидели военные немцы и румыны. Двери балкона закрыли, но фильм начался еще до выключения света. Сбросить листовки с балкона в зал до конца фильма Мише не удалось. И лишь когда фильм закончился, двери балкона открыли и зрители устремились в фойе кинотеатра, Миша подошел к барьеру, бросил в зал всю пачку листовок и быстро направился к выходу. Кружась в воздухе, они опускались на пол под ноги равнодушно выходящих из зала зрителей, доставаясь затем ругающимся уборщицам.
   Через несколько дней Олег с Василием появились снова у нас дома. Они зашли к Мише, но его не было. Я был один, и они предложили мне помочь им расклеить листовки - все ту же программу ОУНовцев. В шкафу я нашел немного муки, приготовил из нее клейстер, налил в бутылку, и мы отправились. Улицы были пустынными и темными - соблюдалась светомаскировка. Олег следил за ситуацией. Кисточки у нас не было, и я намазывал рукой участок стены клеем, а Василий приклеивал листовки.
   Ларису Олег тоже несколько раз отправлял расклеивать листовки: листовки за пазухой, а в кармане пальто - банка с клеем. Отправляться 3на дело3 одной было небезопасно, так как, расклеивая листовки, она не могла следить за окружающей ее обстановкой. Однажды, уже после комендантского часа, когда Лариса подходила к своему дому, на Екатерининской улице ее чуть не догнал патруль, но все же ей удалось уйти от преследования и через развалины соседнего дома попасть домой. В другой раз, когда в затемненном городе на углу Преображенской и Херсонской Лариса приклеивала к бетонному столбу для реклам и объявлений очередную листовку, включившая на повороте фары машина ярко осветила ее, и проходившие недалеко два немецких солдата заметили Ларису у афишной тумбы. Подойдя к ней, попытались выяснить, чем она занималась здесь в темноте. Услышав шум очередной, сворачивающей из-за угла машины, Лариса бросилась наперерез ей на другую сторону улицы. Раздались свистки, но для Ларисы они были уже безопасны - она скрылась среди деревьев расположенного напротив городского сада. После этого случая Олег пытался отправить Ларису курьером во Львов, на что она ответила категорическим отказом.
   У Ларисы была отдельная изолированная комната, и Олег поручил нам печатать листовки. На Екатерининской улице, у входа в греческую церковь, Олег передал портфель с печатным устройством (набором типографских литер, вмонтированных в деревянную рамку), типографскую краску, валик и бумагу. Вечером у Ларисы на квартире мы попытались печатать листовки, но неудачно. То ли краска была плохая, то ли бумага слишком тонкая, то ли квалификация у нас низкая, но печать оказалась смазанной. Было поздно, и я должен был вернуться домой. Когда я встретил Ларису на следующий день, она сказала мне, что, прочитав листовку, отказывается в дальнейшем помогать ОУНовцам. Листовка под названием: 3Воля народам, воля людинi!3 содержала стихотворение со словами:
   Вже УПА, мiтла залiзна,
   Над катами свище грiзно.
   Це вона на смiтники
   хнi вимiте кiстки!
   Геть, московськая голота,
   I ляшво, i ти, нiмота,
   З укрансько землi!
   Йдуть в УПА старi й малi.
   Листовка имела явно националистическое содержание. Особенно возмутили Ларису слова: 3Московськая голота3. Через два дня мы должны были встретиться с Олегом на улице в условленном месте. Мы решили отдать ему портфель и сообщить наше решение. Перед этим я зашел к Косте и рассказал о наших приключениях. Он сообщил мне, что познакомился с советским подпольщиком, и тот пожаловался на то, что у них нет даже пишущей машинки и им приходится переписывать листовки от руки. Костя попросил меня рассказать, где и когда мы передадим Олегу портфель - советские подпольщики проследят за ним и отберут по дороге шрифт. Но я на его предложение не согласился. Да и воспользоваться литерами листовки украинских националистов для составления текста советской было практически невозможно.
   Мы отнесли и передали Олегу в условленном месте на улице его имущество и сообщили о своем отказе от дальнейшего сотрудничества с ним. Олег, холодно выслушав нас, сказал, что мы не в детском саду и должны выполнять задания. Наконец, поняв, что переубедить нас ему не удастся, Олег стал угрожать - сообщить о нас в СБ (3Спiлку безпеки ОУН3), которую союз их создал для раскрытия провокаторов, поддержания дисциплины и порядка в организации. После этого резкого разговора Олег еще несколько раз неудачно пытался застать Ларису дома и уходя оставлял на двери бумажки без текста с символическим знаком: 3Череп и кости3.
  -- Сын врага народа
   За что же мы боролись?
   За что же мы страдали?
   За что мы проливали свою кровь?
   Они же там пируют,
   Они же там гуляют,
   А мы им подавай своих сынов!
   Из блатной песни
   Игорь Синяков, наш однокурсник по факультету, сын ответственного партийного работника 3республиканского масштаба3, в тридцатых годах учился в Киеве в специальной школе для детей привилегированных родителей. На уроках ученики вели себя свободно, вызывающе, а учителя безропотно все терпели, боясь потерять хорошие места. В школу, на уроки музыки и немецкого языка его возили в легковой машине.
   1937 год начался для семьи Синяковых удачно. За выдающиеся успехи по производству сахара на Украине отцу Игоря в Кремле Калинин вручил орден Ленина, присуждаемый тогда еще весьма редко. Но вскоре положение на Киевском Олимпе изменилось. Вспомнили о его колебаниях, когда оппозиция впервые подняла голову. И хотя он быстро разобрался в контрреволюционной сущности 3троцкизма3, сейчас лишился доверия и, ища защиту, как затравленный зверь метался между дубовыми дверями начальственных кабинетов. Но бывшие товарищи не спешили, да и не могли без риска для себя, помочь ему.
   Как-то вечером к отцу Игоря зашел старый товарищ, участник гражданской войны, и спросил:
   - Что собираешься делать?
   Отец Игоря обрадовался, что хоть один его друг, старый чекист, не побоялся зайти к нему в столь непростое для него время и подбодрить его.
   - Завтра же поеду в Москву лично к товарищу Сталину!
   - Билет у тебя уже есть? Поедешь поездом?
   - Нет, полечу самолетом завтра утром. Как член ВУЦИКа (Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета), получу билет на ближайший рейс.
   А ночью был обыск. Отца Игоря арестовали. Мать безуспешно искала защиту у недавних друзей, пока и ее не арестовали. Мать получила 10 лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей), отца расстреляли, а Игоря забрали в детдом, открывшийся под Киевом для детей врагов народа. Из детдома Игорь убежал в Одессу, где в маленькой комнате коммунальной квартиры жила его бабушка. Потянулись долгие, безрадостные, голодные годы; в школе он вынужден был скрывать свое прошлое.
   Во время оккупации, закончив один из лицеев города, Игорь поступил в Университет. Здесь у него появился приятель Миллер из местных немцев - студент юридического факультета. Через год Миллер бросил учебу в Университете, стал появляться в немецкой военной форме и безуспешно агитировать студентов поступать в германскую армию и под командованием генерала Штейфона сражаться с югославскими партизанами. Игорь осудил его поступок, и больше мы их вместе не видели. Открытый взгляд и откровенные разговоры Игоря внушали доверие, хотя, как мы убедились позже, доверять ему было нельзя. На что жил Синяков мы не знали. Он говорил, что у него много друзей и те, зная его бедственное положение, подкармливают его, что он занимается репетиторством с отстающими учениками гимназии, и это тоже поддерживает его материально.
   Осенью 1943 года Синяков начал проявлять интерес к Ларисе и ко мне. Стал заходить к Ларисе, провожать меня домой, хотя это было ему не по пути, часто открыто критиковал немцев и румын, чего раньше мы не замечали. В один из приходов к Ларисе он сказал, что хотел бы помочь советским подпольщикам или партизанам, и спросил, не может ли она его с ними познакомить. Лариса сказала, что не знакома с советскими подпольщиками, что недавно мы имели связь с одним украинским националистом, но сейчас и эта связь нами утрачена. Игорь поинтересовался, как она познакомилась с ним. Лариса не сказала ему правду, ответив, что как-то на улице читала какое-то старое объявление на украинском языке. К ней подошел молодой человек и сказал:
   - Сейчас многие стали забывать свой родной язык, но есть люди, которые борются за возрождение своего языка, культуры, за свободу своего народа.
   Синяков удивительно быстро перешел от симпатии к большевикам к симпатии к украинским националистам и сказал, что хотел бы участвовать в их борьбе с фашистами. Такая быстрая перемена в его интересах нас не насторожила. Я рассказал о Синякове Мише, и он захотел с ним встретиться. Вскоре после этого Игорь попросил меня дать ему на время какую-то книгу по математике и пошел со мной. Мама и Миша были дома. Зная, что он бедный юноша, мама накормила его. Игорь был общительным, казался откровенным и легко завоевал доверие и симпатии собеседников. После обеда он остался еще на время наедине с Мишей, и Миша спросил его, как он относится к украинскому национальному движению. Игорь ответил, что положительно и даже мог бы помочь достать холодное оружие - финки, которые якобы изготавливает один из его знакомых на продажу. Его предложение Миша передал Олегу. Тот отнесся к Синякову настороженно, заподозрив провокацию; а несколько дней спустя сказал, что у него есть сведения о связях Игоря с немцами, что доверять ему нельзя, чтобы Миша не искал встреч с ним и никаких разговорах о подпольной организации не вел.
22. Аресты
 
   Там страшно все: все дышит подозреньем;
   По коридорам бродит там палач;
   Там нет конца доносам и мученьям,
   И слышится всечасно стон и плач.
   Н. Жандр
   В начале марта 1944-го года, вскоре после Мишиного отказа от помощи Синякова, в кабинет исполняющего обязанности декана агрономического факультета доцента Александра Владимировича Лазурского вошли двое в немецкой военной форме и потребовали вызвать с лекции Мишу. Декан видел, как они отвели его в сторону, задали какие-то вопросы, как побледнел Миша и как немцы его увели.
   С мамой и Ларисой мы пошли в гестапо и другие немецкие полицейские учреждения искать Мишу, но ответ был всюду одинаков: 3У нас такого нет3. Пошли также в сигуранцу и Одесскую тюрьму, находившуюся в ведении румынской администрации, но и там с нами не стали разговаривать. Дома и в квартире у бабушки мама все просмотрела, нашла еще банку со шрифтами и поручила бабушке выбросить содержимое ее в развалины соседнего дома.
   Как-то к маме зашла наша бывшая учительница немецкого языка Иоганна Карловна. Она иногда приходила к нам во время оккупации и всегда что-нибудь приносила из своего скудного пайка, который получала как Volksdeutsche. Мама всегда отказывалась, но Иоганна Карловна все равно оставляла принесенное. Жила Иоганна Карловна недалеко от нас - в доме на углу Морской улицы и Уютной. До революции дом принадлежал ей, а сейчас у нее с сестрой осталась лишь большая комната в квартире на третьем этаже. Узнав о нашем несчастье, она взялась помочь маме и ходила с ней всюду, где была хоть малейшая надежда найти Мишу. О дальнейшей судьбе его мы так и не узнали. Советские войска к этому времени уже вели бои с нацистами на территории Украины, стремительно приближаясь к городу, и местные немцы стали уезжать в Германию. В одном из германских учреждений, куда пришла Иоганна Карловна с моей мамой, немец спросил ее:
   - Откуда вы так хорошо знаете немецкий язык?
   - Я немка.
   - Вы не собираетесь возвратиться на родину?
   - Я здесь родилась и хочу здесь умереть.
   - Боюсь, что большевики не дадут вам здесь умереть.
   И он оказался прав. После прихода Красной Армии, Иоганну Карловну вместе с другими местными немцами, не уехавшими в Германию, сослали на Север в республику Коми. Там она через год умерла от голода и холода. Всю жизнь Иоганна Карловна преподавала немецкий и французский языки, но в ссылке ее знания голодным людям не были нужны. Работать же на тяжелой физической работе, которую уготовил ссыльным лесоповал, уже не позволяли ей ни возраст, ни здоровье.
   В конце января 1944-го года, в связи с дальнейшим продвижением Красной Армии на запад, губернатором Транснистрии назначили румынского генерала Г. Потопяну, а 21 марта, при приближении фронта к городу, территория между Днестром и Прутом была передана германскому командованию. Университет был закрыт. Румынская администрация спешно покидала область. Вместе с ней покидали Одессу местные жители, сотрудничавшие с оккупантами, а также некоторые деятели науки и культуры. В связи со слухами о том, что фашисты будут вывозить в Германию редкие и ценные книги из Университета, декан факультета Васильев собрал студентов и попросил перенести наиболее ценные книги в подвал дома, находившегося на Елизаветинской улице напротив Университета, и мы стали перетаскивать их. Но нацистам было уже не до книг.
   В конце марта к Ларисе зашел Игорь Синяков и сказал, что вынужден уехать из Одессы и стал просить ее уехать вместе с ним, добавив, что оставаться ей в городе опасно. Объяснять причину не стал. Такое странное участие в ее судьбе удивило Ларису. В ответ на ее категорический отказ, Игорь попрощался и ушел, как ей показалось, подавленным. Через два дня, 31-го марта 1944-го года, Лариса была арестована. Ее отвели в учреждение особой службы гестапо на Греческой площади, рядом с которым во время оккупации был расположен немецкий Soldatenheim и подвалы SD - Sicherheitsdienst (службы безопасности). Держали Ларису в одиночке в полной темноте. На допрос вызвали два раза: первый раз выясняли ее связи с советскими партизанами, во второй - с украинскими националистами. Лариса все отрицала. Потребовали назвать всех своих знакомых, на что Лариса ответила, что, после того, как в дом на Ремесленной улице, в котором она жила до войны, попала бомба, живет в новом районе и растеряла всех знакомых. На допросах гестаповцы назвали лишь две фамилии: Игоря Синякова и Николая Дивари, студента четвертого курса физмата, хорошо знакомого ей еще до войны по совместной работе в астрономическом кружке Университетской обсерватории. Лариса ответила. что слышала эти фамилии в Университете, но ничего конкретного о них не знает. 6-го апреля ее привели в кабинет к шефу.
   - Вы сами решайте свою судьбу, -сказал гестаповец, и после минутного молчания продолжил: - Если бы вы могли нам помочь, вы помогли бы?
   На улице уже была слышна канонада - Красная Армия приближалась к городу. И в эти последние дни так бессмысленно кончить свою жизнь в подвалах гестапо? И Лариса впервые, может быть, в жизни поступила против своих принципов и соврала: 3Да!3 Вероятно, и гестаповец, предчувствуя впереди еще много крови, не желал ей смерти. Ларису вывели в коридор. Через некоторое время вышел солдат с автоматом, а следователь положил в карман Ларисиной куртки ее паспорт. Солдат приказал идти в развалины круглого дома на Греческой площади. Лариса шла, карабкаясь и спотыкаясь о камни и мусор, а солдат кричал ей вслед: 3Schnell, vorwrts!3 Лариса побежала, ежесекундно ожидая выстрелов в спину. Но выстрелы не прозвучали. Оглянувшись, она увидела, что солдата за ней нет. Выбравшись из развалин, Лариса пошла по пустынным улицам, обдумывая, куда идти. Домой? Но немцев в квартиру привела дворничиха, и она может ее встретить вновь. И Лариса пошла на Пироговскую 3 к своей тете, даже не заглянув домой. Вынув из кармана паспорт, Лариса обнаружила полоску бумаги, на котором было написано: 3ErschieЃung3, а в паспорте через две первые страницы было отмечено: 3Ist festgenommen wegen Bandenverdacht3. Родители узнали, что Лариса жива, лишь после освобождения города Красной Армией.
   Я тоже в последние дни оккупации перешел к бабушке и не возвращался домой. В комнате в подвале, где она жила, была глубокая ниша в стене, замаскированная большим шкафом. В нее можно было попасть, вынув филенку из задней стенки шкафа. На случай обыска или облавы это было надежное укрытие. По городу поползли слухи, что, в случае отступления оккупантов и сдачи города, юношей призывного возраста нацисты будут угонять в Германию или расстреливать.
23. Освобождение
 
   Ничто на земле не проходит бесследно,
   И юность ушедшая также бессмертна.
   Как молоды мы были!
   Как искренне любили,
   Как верили в себя!
   Н. Добронравов
   8-го апреля объявления на стенах домов и заборов сообщили нам, что хождение по улицам запрещено, что все окна в квартирах должны быть закрыты, а двери не запираться. В эти дни многие здания в Одессе были взорваны, на многих фашисты нарисовали кресты, но взорвать либо не успели, либо у них не хватило взрывчатки. Был взорван вокзал, здания морского порта, Воронцовский дворец, здания, в которых во время оккупации размещались румынские и германские военные учреждения, гестапо, сигуранца. Заминировано было даже здание Одесского оперного театра, но после прихода Красной Армии его удалось вовремя разминировать.
   10 апреля 1944 года Одесса была освобождена от германских войск. Лариса вернулась домой и родители узнали, что их дочь жива. В тот же день она пошла к зданию SD, где собралась толпа горожан, разыскивающих среди трупов в подвалах гестапо своих близких: фашисты перед отступлением залили подвалы горючим и подожгли. На следующий день я зашел к Ларисе, и мы пошли в Университет. После закрытия его румынами в начале 1944-го года по распоряжению декана наш факультет был опечатан, и внутрь попасть мы не смогли. Но на улице возле здания его собрались преподаватели и студенты. Среди них был и знакомый нам студент Николай Дивари с ружьем и красной полоской партизана на фуражке.
   В первые же дни после освобождения города из эвакуации приехал ректор Одесского университета профессор Н. А. Савчук. Он выступил на общем собрании преподавателей и студентов. Читал свои военные стихи и поэму украинский поэт - майор А. С. Левада, отвечал на наши вопросы. Преподаватели и студенты, находившиеся в эвакуации, должны были вернуться в город к осени. Через день мы с Ларисой в зале в Театральном переулке слушали концерт фронтовой бригады артистов, и слезы появились на ее глазах, когда певица запела:
   Снова нас Одесса встретит как хозяев,
   Звезды Черноморья будут нам сиять...
   А потом мы бежали с ней, взявшись за руки, и верили, что впереди нас ждет счастье, любовь, учеба, интересная работа. Но судьбе было угодно решить иначе.
   Через неделю в Университете начались занятия. Не все преподаватели и студенты пришли: часть уехала с румынами, но ненадолго. Некоторые вернулись сами, других - привезли. Перед уходом румынских войск уехал в Румынию П. Г. Часовников, бывший в оккупации ректором Университета, и его заместитель - проректор Г. И. Потапенко. Перед уходам оккупантов они приняли румынское подданство, но от ареста это их не спасло. Через некоторое время обоих в Румынии арестовали, судили и привезли на Родину.
   Во время оккупации вход в Университет практически был свободным. При проверке имущества после освобождения Одессы преподаватели физики обнаружили пропажу спектроскопа. Услышав это, Лариса вспомнила, что Игорь Синяков ей как-то хвастался, что он с товарищем по частям вынес из лаборатории физинститута этот прибор. С уходом немцев Синяков исчез. Когда Лариса сообщила о возможном местонахождении спектроскопа, доцент факультета Самуил Иосифович Голуб сказал:
   - Надо обратиться в партком и сделать обыск в квартире Синякова.
   Для обеспечения продуктами питания населения и армии, открытые во время оккупации частные магазины и пекарни, хозяева которых не уехали с немцами или румынами, первое время после освобождения города все еще работали. В некоторых дворах города расположились армейские полевые кухни, и повара часто подкармливали голодных жителей. Одесские газеты на русском и украинском языках - 3Большевистское знамя3 и 3Чорноморьска комуна3 - стали выходить уже через несколько дней. В одном из номеров сообщалось о гибели после тяжелого ранения генерала армии Николая Федоровича Ватутина, в другом было обращение Никиты Сергеевича Хрущева к гражданам Украины. В нем сообщалось, что во время оккупации в республике действовала подпольная организация украинских националистов, которая под видом борьбы с фашистами обманным путем вовлекла в нее некоторых доверчивых граждан оккупированной Украины. На самом же деле, по словам Хрущева, эта организация антисоветская, одобренная немецкой контрразведкой. Хрущв призывал всех, кто был вовлечен в нее, явиться с повинной, обещая, что к уголовной ответственности они привлечены не будут. Мы не вняли его призыву и никуда не пошли.

  • Odin это нравится

Сперва дай людям, потом с них спрашивай.


Поблагодарили 2 Пользователи:
Odin , Mihai Oltianu

# Odin

Odin

    Воин одиночка


  • OFFLINE
  • Доверенные
  • PipPipPipPipPipPipPipPip
  • Активность
    526
  • 631 сообщений
  • Создал тем: 74
  • 270 благодарностей

Отправлено 04 января 2014 - 09:53

   Этот материал изучали бы в школе, а не ту херню, что Табачник втюривает.


  • NETSLOV это нравится

И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН, ЕСЛИ ОН ХОЧЕТ ИМ БЫТЬ,,,





Добро пожаловать на www.73.odessa.ua!

Зарегистрируйтесь пожалуйста для того,
что бы вы могли оставлять сообщения и
просматривать полноценно наш форум.