полная версия по ссылке- http://samlib.ru/p/p..._i/p-1doc.shtml
привожу только главы касательно военного периода
13. Война
Черная свастика - тень бомбовоза
На города и деревни легла...
...Подлым фашистам не будет пощады:
Дети с отцами шагают в строю;
Матери в бой провожают отряды,
В бой за Отчизну, за правду свою!
Из военного стихотворения
В воскресенье, 22-го июня 1941 года, мы всей семьей отправились в Украинский музыкально-драматический театр. Накануне вечером этого злополучного дня дядя Веня принес контрамарки в театр, где он и его жена Надежда Михайловна Вильнер играли в оркестре. Летом театр обычно выезжал на гастроли, и в этом году на сцене его шли спектакли Минского драматического театра; однако оркестр на этот раз остался в своем театре. После первого акта Надежда Михайловна подошла к нам и сообщила о начавшейся войне с нацистской Германией. Зрители постепенно стали расходиться, и к концу спектакля зал был почти пуст, но артисты доиграли пьесу до конца. Домой мы шли пешком. На улицах были включены репродукторы, передавали речь первого заместителя председателя Совнаркома Вячеслава Михайловича Молотова. В продуктовые магазины уже выстроились длинные очереди, раскупали все, что было в продаже. Количество продуктов, выдаваемых в одни руки, сразу ограничили.
Весной 1941-го года к советско-германской границе с обеих сторон скрытно стягивали невиданное по своим масштабам в истории войн количество вооруженных сил. В то время, когда жители страны были озабочены вопросами летнего отдыха и школьники потянулись на юг и в пионерские лагеря, для военных, особенно для высшего руководства Красной Армии, перебрасывавшего все новые дивизии и армии к границе или формировавшего их в тылу, запах войны был уже ощутим. По данным советской разведки и предупреждениям премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, Сталину докладывали о скоплении у советской границы войск Германского вермахта. Знал он даже дату начала войны, но все еще не верил, что фашисты могут вероломно, без предупреждения, не окончив войны на Западе, напасть на Советский союз; что они повторят ошибку кайзеровской Германии времен Первой мировой войны и решатся вести войну одновременно на два фронта. Фюрер же успокаивал Сталина, утверждая, что войска его находятся у границ Советского Союза 3на отдыхе3.
Отец мой, в то время начальник Одесской геологоразведочной и маркшейдерско-топографической стационарной партии Союзмаркштреста, со своими сотрудниками производил маркшейдерские съемки и составлял планы подземных каменоломней, расположенных под городом, а также других горных выработок, проводившихся в Одесской и соседних областях для добычи полезных ископаемых. Мать уже не работала и занималась домашним хозяйством, Миша в то время перешел в 10-ый класс, а мне уже исполнилось 15 лет, и я закончил 8-ой класс. На лето к нам, как это бывало часто и раньше, приехал из Ленинграда двоюродный брат Володя, мой ровесник.
В первый же день войны ночью над городом появились фашистские самолеты, полетели первые бомбы; город надолго погрузился в мрак. На следующий день отец, старший лейтенант запаса, получил повестку в военкомат, быстро собрался, попрощался с нами, и больше мы его не видели. C фронта получили от него два письма, открытку, фотографию и сообщение о высылке на мамино имя 3аттестата3 на 600 рублей в месяц, но на почте маме сказали, что аттестат не получен, и ей пришлось с письмом идти в военкомат, где маме выписали аттестат только на половину указанной суммы.
Германские и румынские войска стремительно продвигались на восток. Вокруг города начали рыть противотанковые траншеи; улицы перекрыли баррикады, число которых ко времени Одесской блокады было уже более двухсот. С конца июня фашистские самолеты регулярно совершали налеты на город, сбрасывая зажигательные и фугасные бомбы. Володя эвакуировался в Казахстан со своим дедом по материнской линии, профессором математики Одесского педагогического института. К концу июля к бомбардировкам добавились артобстрелы. В эти дни город был обклеен плакатами: 3Одесса была, есть и будет советской! Враг будет разбит, победа будет за нами!3 и многие жители все еще верили, что город нацистам не отдадут. Тем не менее уже с первого месяца войны из города стали эвакуироваться заводы, научные, высшие и средние технические и специальные учебные заведения. Вывозилось ценное оборудование, сотрудники предприятий и учреждений уезжали вместе с семьями. Они знали куда едут и надеялись, что на новом месте быт их будет устроен. Вслед за ними из города на всех видах транспорта и пешком потянулись беженцы. Но многие жители города не смогли уехать, а некоторые не хотели покидать родной город и свое имущество, надеясь на победоносное завершение войны в ближайшем будущем. Стремительное продвижение нацистов на восток увеличивало с каждым днем вероятность сдачи города противнику. В газетах писали о зверствах фашистов на оккупированных территориях, но не сообщали еще о массовом уничтожении евреев. В эти трагические дни об обреченных на смерть людях не позаботились, не предприняли мер по их эвакуации. Один наш знакомый вместе с женой, уезжая из города, хотел взять с собой старика-отца, еврея, но тот отказался, - не захотел покидать свою квартиру, сказав: 3Я жил в Германии, знаю немцев; старику они ничего дурного не сделают!3 Не знал он, что это были уже другие немцы - это были фашисты.
В каждом дворе появились импровизированные бомбоубежища - траншеи, перекрытые листами железа и засыпанные сверху землей. Их рыли жители домов: глубиной до двух метров и шириной около метра; длина определялась из расчета, чтобы в ней во время воздушного налета могли разместиться все жители дома. Окна заклеивали крест-накрест полосками бумаги в надежде, что это спасет стекла. Никто не догадался вынуть хотя бы внутренние рамы, и вскоре в городе не осталось ни одного целого стекла, за исключением подвальных помещений, защищенных от взрывных волн. К середине августа город был полностью окружен, а артобстрелы и бомбардировки не прекращались ни днем, ни ночью. С этого момента из города можно было выехать лишь ограниченному числу жителей - только морским или воздушным транспортом. Кроме фугасных, нацисты сбрасывали на город большое количество (в некоторые дни более тысячи) зажигательных бомб. В городе возникли пожары. На чердаках жилых домов и учреждений постоянно дежурили горожане, гасили зажигалки в ящиках с песком, сбрасывали их во двор или на улицу. Первыми жертвами пожаров были недостроенные и пустовавшие дома, в которых дежурство не устанавливали. Из-за нехватки воды и пожарных команд, пожары в этих домах, если они не примыкали к другим жилым, не тушили, и они полыхали по несколько дней. Когда деревянные части дома догорали, огонь стихал; а каменные части зданий, уже после войны, жители города разобрали для строительства сараев, пригородных дач, пристроек к своим домам.
После захвата в августе румыно-германскими войсками Беляевки, Одесса оказалась отрезанной от пресной воды. В городе стали открывать старые колодцы, очищать и углублять их; более полусотни было пройдено новых колодцев. Около них выстраивались длинные очереди. Воду отпускали в ограниченном количестве, использовалась она только для питья и приготовления пищи. И все же ее не хватало: колодцев было мало и вода накапливалась в них очень медленно.
Наиболее интенсивно обстреливался центр города. Спасаясь от бомбежек и артобстрелов, многие жители переехали на окраины, в дачные районы. Мы тоже отправились на 10-ую станцию Большого фонтана и поселились в одной из пустовавших дач. В городе, в подвале почти пустого трехэтажного дома, осталась лишь моя бабушка, не согласившись покинуть свою квартиру. Во время авианалетов она, как и некоторые другие жители дома, не спускалась в траншею, а укрывалась в своем узком коридорчике, расположенном под железобетонными перекрытиями лестничной клетки, в надежде, что это спасет от бомб. Рыли траншеи и на дачах. Вскоре бомбардировки и артобстрелы охватили и пригороды. Рядом с дачей, в которой мы разместились, тоже взорвалась авиабомба, снеся каменный забор, вырвав воздушной волной переплеты окон и сильно повредив крышу дома. В эту ночь мы не спустились в траншею. Воронка от разорвавшейся бомбы была лишь в нескольких метрах от траншеи; укрывшихся в ней людей немного присыпало землей, но серьезно никто не пострадал. Нам пришлось вернуться в город.
Одесса выстроена из камня - ракушечника, добытого тут же под землей. Густая сеть катакомб протянулась на многие десятки километров под городом. Здесь в прошлом веке прятали свои товары контрабандисты, в начале века подпольщики - оружие, типографские устройства, запрещенную литературу и листовки. Сейчас здесь укрывались от налетов вражеской авиации жители и защитники осажденной Одессы, а позже, во время оккупации, - скрывались партизаны. Спасаясь от артобстрелов и бомбардировок, мы отправились в Аркадию в одну из ближайших катакомб, соединенных с поверхностью наклонной штольней. Там уже скопилось много народу: гражданских и военных. Нам удалось разместиться в одной из камер, образовавшихся при выемке ракушечника, лишь в полутора километрах от входа в катакомбу. Камеры освещались свечами и керосиновыми лампами; проветривание горных выработок было неудовлетворительным - воздух был обеднен кислородом. Выработки в этом месте были на глубине около двадцати метров, так что взрывы бомб и разрывы снарядов были едва слышны. Мы пришли с весьма скудным запасом еды, примусом и постельным бельем; и время от времени нам приходилось возвращаться в город за продуктами и керосином. Пищу готовили на поверхности в парке, недалеко от устья штольни.
В один из приездов в город мы узнали, что в конце сентября открываются школы. Наша школа на Отрадной улице была разворочена бомбой, и мы с Мишей отправились в другую, ближайшую из уцелевших. К этому времени жители уже привыкли к артобстрелам и бомбардировкам, и прежней паники они не вызывали, хотя число жертв в городе не уменьшалось. Особенно велики они были при попадании снарядов и бомб в переполненные пассажирами трамваи. Учащихся в школе было очень мало, занятия часто прерывались налетами вражеской авиации, но все учителя проводили их даже для двух-трех учеников. Немаловажным было в это голодное время и то обстоятельство, что в школе до последнего дня работала столовая, где за небольшую плату (один рубль) можно было прилично поесть.
Так продолжалось до 15-го октября. В этот день рано утром соседи принесли листовку, сброшенную с самолета, в которой говорилось, что Красная Армия временно оставляет город, а жителям предлагается оказывать сопротивление оккупантам, бросая бутылки с горючей смесью в немецкие танки. На складах и в магазинах города еще оставалось значительное количество товаров и продуктов. Предприимчивые жители города стали растаскивать еще недавно всенародную собственность, а теперь уже ничейное добро - не оставлять же врагу! В экспроприации государственной собственности принимали участие многие горожане, пополняя свои скудные запасы продуктов на случай голода. Особенно много было мужчин возле винзавода на Французском бульваре - вино таскали ведрами, некоторые в мешках уносили бутылки с ним.
14. ОккупациЯ
Вы в кирхен будете молиться
За майне руссише душа,
Вы в кирхен будите молиться
И целовать мне сапога.
Демьян Бедный
На следующий день - 16-го октября 1941 года - в город вошли румынские и германские войска. Одесса была отдана в управление румынам, хотя небольшое количество немецких войск, гестапо (Geheime Staatspolizei - тайная государственная полиция) и некоторые другие нацистские учреждения в городе были. В ведении германской армии находился морской порт и вокзал. Румынские офицеры расставили посты у каждого дома и солдаты стали планомерно обыскивать все квартиры, ища и не находя оружия; часто поворовывая и отбирая ценные или понравившиеся им вещи. В городе оставалось более трехсот тысяч жителей - около половины довоенного населения. Сначала жители города с опаской выходили на улицу, как будто стены могли защитить их от неприятеля, но потом привыкли к присутствию в городе оккупантов и стали выходить в поисках пропитания.
С приходом румын и немцев в городе начались аресты и расстрелы. На привокзальной площади и на Куликовом поле на фонарных столбах и деревьях несколько дней висели тела повешенных. Квартиры эвакуированных граждан вскрывались. Ненадолго вышли мы из дому, а когда вернулись, обнаружили, что двери нашей квартиры и шкаф в комнате взломаны. Тщетно соседи уговаривали солдат немного подождать.
Через неделю после оккупации Одессы - 22-го октября - мощный взрыв потряс город. На Маразлиевской улице, недалеко от Центрального парка культуры и отдыха имени Тараса Григорьевича Шевченко, было взорвано партизанами здание бывшего НКВД, в котором после захвата города разместился штаб румынской армии; при взрыве погибло около ста румынских и германских офицеров. Впоследствии в парке, недалеко от места взрыва, румыны устроили охраняемое солдатами кладбище погибших там румынских офицеров. Позже, при отступлении, они сами же его ликвидировали. После прогремевшего в городе взрыва были вывешены объявления, подписанные командующим оккупационными войсками города генералом Генерару, о том, что за каждого убитого румынского или немецкого солдата расстреляно 100 большевиков, а за каждого офицера или чиновника - 200, а при повторении подобных актов будут расстреляны вместе со своими семьями взятые румынами заложники. При любом повреждении проложенных румынами линий связи и коммуникаций оккупанты брали в заложники дворника и десять мужчин из ближайшего дома. Знали румыны, что в катакомбах прячутся партизаны. Планов их румыны не имели, но входы в них были известны, и румынские солдаты стали закладывать их камнями и замуровывать, оставляя затем у входов охрану. Прятавшимся в катакомбах партизанам часто приходилось, оставив свое имущество - боеприпасы и запасы продуктов, с боем пробиваться через заграждения.
С первых же дней румыны начали перепись населения, потребовали зарегистрироваться всех евреев, коммунистов и комсомольцев. Если коммунистам и комсомольцам, обычно, удавалось скрыть свою принадлежность к партии или организации, то взрослым евреям скрыть национальность было невозможно - она была указана в паспорте. Как евреек забрали жену моего дяди Вени и ее мать. На окраине города, на Слободке, румыны устроили гетто - концентрационный лагерь для евреев, которых в Одессе было более десяти тысяч. Продавая все, что можно было, дядя Веня носил передачи своей жене и теще. Однако, вскоре передачи перестали принимать, концлагерь ликвидировали; жителей гетто отправили на Пересыпь, а затем поездами - в район Беляевки. Были ли пленники дальше отправлены в фашистские концлагеря или уничтожены здесь же, мы не узнали: домой никто из узников не вернулся. Такие лагеря смерти, как Бабий Яр под Киевом, были, вероятно, в окрестностях каждого оккупированного нацистами города.
В городе начались облавы. Десятки румынских солдат и полицейских окружали целые районы города, вытесняли жителей на площади, устраивали проходы в оцеплениях, через которые, после проверки документов и отсева подозрительных, выпускали остальных. У меня еще не было паспорта - только метрическое свидетельство о рождении, и это вызывало повышенное ко мне внимание румынских солдат. Через три-четыре месяца массовые облавы прекратились, но выборочно проверка документов продолжалась румынскими полицейскими и местными жителями в гражданской одежде, почти всегда подвыпившими дюжими молодцами.
В области были введены оккупационные марки, которые обменивались на рубли в отношении: одна марка за десять рублей. В первые месяцы оккупации в городе был голод. За кусок хлеба или жменьку крупы отдавали все, что представляло для менял какую-нибудь ценность, но вскоре продавать уже было нечего.
Одесская область была объявлена губернаторством 3Транснистрия3 (Заднестровье) - частью Румынии. Губернатор ее профессор Г. Алексяну жил в Воронцовском дворце (до войны там находился Дворец пионеров), городской голова Герман Пынтя - в трехэтажном особняке на углу Пироговской и Французского бульвара. Домa эти, так же как и другие румынские учреждения, охранялись солдатами. Впоследствии румыны объявили, что в городе будет проведен плебисцит по поводу присоединения Одесской области к Румынии, но медлили с ним и совсем отказались от этой затеи, когда дела оккупантов на фронте резко ухудшились. Нескольким центральным улицам города румыны присвоили новые названия в честь вождей оккупантов или знаменательных для них дат: 3Адольфа Гитлера3, 3Короля Михая3, 3Маршала Антонеску3, 3Дуче Муссолини3, 316-го октября3; остальным улицам вернули дореволюционные названия. На всех улицах заменили старые таблички с их названиями на новые - на румынском и русском языках.
Из Румынии в Одессу стали приезжать некоторые деятели русской культуры, в основном, артисты, выехавшие туда во время гражданской войны или оставшиеся в Бессарабии при захвате ее румынами. Они давали концерты в театрах, выступали в ресторанах. Особой популярностью пользовался эстрадный певец и владелец одного из крупных ресторанов города Петр Лещенко.
Румыны разрешили местным жителям арендовать помещения и открывать в них частные магазины, рестораны и закусочные (бодеги), парикмахерские, пекарни, кинотеатры, мастерские, которые росли как грибы. Арендаторами становились энергичные, предприимчивые люди, сумевшие обзавестись начальным капиталом. Среди них было много бывших работников магазинов и складов, администраторов, в трудное военное время присвоивших бывшую государственную собственность или денежные средства. Были и просто уголовники, деклассированные элементы общества, грабившие магазины, склады и квартиры эвакуированных граждан в период междувластия. Другие коммерсанты, проводя целые дни на базарах, разбогатели в первые месяцы оккупации, используя законы спроса и предложений, колебания цен на продукты питания и промышленные товары. Много среди предпринимателей было немцев, румын и молдаван, пользовавшихся налоговыми льготами. Для повышения доходности своего бизнеса владельцы магазинов и кафе стали, минуя посредников, сами выезжать в окрестные села для закупки продуктов.
Во времена Екатерины II под Одессой появились немецкие поселения, сохранившиеся и при Советской власти. Жили там немцы неплохо, даже в голодные тридцатые годы. Часть из них в разное время переселилась в город. После начала войны с Германией многие немцы-мужчины были арестованы, но перед уходом Красной Армии их освободили, предупредив, что Советская власть вернется и дальнейшая их судьба будет зависеть от поведения во время оккупации. Новые власти организовали в городе пункты снабжения местного немецкого населения продуктами питания - 3Volksdeutschemittelstelle3 и разрешили им занимать квартиры и присваивать мебель и вещи эвакуировавшихся.
В городе появилось много сельских жителей. Заняв пустые квартиры и сохранив связи с деревней, они занимались торговлей: в начале прямым обменом продуктов на вещи, а затем торгуя в ларьках, на базарах или в магазинах. Рестораны, бодеги, кинотеатры, цирк обслуживали, в основном, румынских и немецких офицеров и солдат, румынских чиновников и местных предпринимателей. Некоторые из местных жителей, приобретшие авторитет у оккупационных властей, заняли высокие административные должности, пользовались материальными благами, стали обладателями почетных титулов. Так, например, руководитель финансовой дирекции города А. Куцегеоргиев и ректор Одесского университета П. Г. Часовников при румынах величались 3Его превосходительствами3, занимали многокомнатные квартиры, имели прислугу: горничных, поварих, гувернанток; при входе их в помещения подвластных учреждений сотрудники должны были вставать. У входа в магазины, рестораны, кинотеатры вывешивались флаги: румынский - трехцветный, сине-желто-красный и немецкий - красный с черной свастикой на фоне белого круга в середине его.
Для проверки доходов предпринимателей и сбора налогов румынская администрация организовала финансовую дирекцию и районные фининспекции. В одной из таких инспекций работала секретарем-машинисткой моя мама. Помог ей устроиться Куцегиоргиев, который жил ранее на одной с ней улице и был знаком еще с гимназических лет. В магазинах появились зарубежные товары: румынские, немецкие, французские, итальянские. Несмотря на войну, местные и западноевропейские предприниматели, пользовавшиеся покровительством оккупационных властей, привозили в Одессу из покоренных немцами стран промышленные товары. Магазины были заполнены товарами, но цены были доступными лишь небольшой части местных жителей. Начали работу несколько фабрик, главным образом, пищевой и легкой промышленности. Стали выпускаться сравнительно небольшими тиражами газеты. С утра до вечера по улицам города рыскали мальчишки, крича: 3Папиросы Румания, сигареты Плугарь... Одесская газета, Одесса, Молва, Смех3. Работали подростки и чистильщиками сапог и выполняли подсобные работы на частных предприятиях, внося значительный вклад в семейный бюджет. На улицах, особенно около церквей, появилось много нищих: инвалидов, старух, стариков. Были открыты несколько трамвайных линий, но движение по ним было редким и по укороченным маршрутам, а плата за проезд для большинства местного населения была высокой: 30 пфеннигов.
В последние годы Советской власти в городе работала лишь одна церковь - на втором кладбище. В тридцать пятом году был взорван Одесский кафедральный собор, находившийся на Соборной площади на углу Преображенской и Садовой. Это был один из крупнейших в России соборов, вмещавший до девяти тысяч человек одновременно. Заложен он был в конце XVIII-го века, вскоре после основания города, но строительство его по финансовым соображениям затянулось почти на сто лет, а просуществовал он меньше, чем велось строительство. В прежние времена в нем были похоронены 3почетные граждане Одессы3. Остальные церкви в тридцатых годах также были разрушены или закрыты и превращены в склады. С приходом румын началось быстрое восстановление уцелевших церквей, и через год во многих из их проводились богослужения.
В городе была введена карточная система на хлеб и трудовая повинность для всех жителей, достигших пятнадцатилетнего возраста и не работавших в государственных учреждениях: 60 дней для взрослых и 24 дня для школьников старших классов, а позже, когда открылся Университет, - и для студентов. Предпринимателям разрешалось нанимать за себя граждан, желавших подработать, чем они обычно и пользовались.
Перед уходом Красной Армии, была взорвана дамба и затоплена городская электростанция. Мужчин с первых же дней оккупации стали посылать на разборку баррикад, а затем - на строительство дамбы. Орудия труда были примитивными: лопата, носилки, тачка и лом. Кормили плохо, труд был тяжелым; за работой следили надсмотрщики, подгоняя ленивых и нерадивых оплеухами и матом. Дамбу во время оккупации не восстановили, и городская электростанция так и не заработала. Но в городе имелись на некоторых заводах свои небольшие электростанции, частично поставлявшие электроэнергию в городскую сеть. Они работали и во время оккупации. Электричество использовалось на немногочисленных заводах, в государственных и военных учреждениях, кинотеатрах, ресторанах, бодегах, магазинах, школах, Университете. Разрешалось пользоваться электроэнергией в квартирах немцев и румын, а также небольшому числу высокопоставленных чиновников из местного населения. Остальные жители города пользовались для освещения масляными коптилками или, реже, керосиновыми лампами.
На городском хлебозаводе выпекали хлеб плохого качества - наполовину из кукурузы, с другими непонятными примесями; нормы выдачи его по карточкам были низкими: 200 - 400 граммов на человека в день, но при наличии массовой безработицы это позволяло людям выжить. В частных пекарнях выпекался пшеничный хлеб высокого качества по ценам, недоступным для многих жителей города. У нас положение с едой было более или менее благополучным, так как жалованье служащих было для условий войны удовлетворительным, и, кроме того, фининспекторы в государственном хлебе плохого качества не нуждались и обычно отдавали свои хлебные карточки моей маме.
Как-то мама принесла большой арбуз. Мы удивились: откуда он, неужели купила? Оказалось: в инспекцию пришла владелица одного из магазинов. Пока клиентка жаловалась в кабинете начальника фининспекции на непомерно высокие налоги, один из инспекторов, увидев в ее сумке арбуз, переложил его в мамину сумку, а ей положил большой булыжник.
- Зачем? - удивилась мама.
- Не беспокойтесь! Она себе купит другой, а ваши дети, вероятно, уже забыли вкус арбуза.
Оккупационные войска и местные власти придавали большое значение пропаганде. На улицах на городских щитах вывешивались газеты, плакаты и фотографии, в кинотеатрах постоянно крутили геббельсовские киножурналы, в которых превозносились успехи немецких и румынских войск на Востоке и на Западе - нацистская пропаганда стремилась сломить волю народа к сопротивлению, по их мнению напрасному. Газеты утверждали, что у старой границы Советского Союза германскими войсками прорваны и ликвидированы все советские защитные фортификационные сооружения и укрепрайоны (3линия Сталина3) и захвачен в плен или уничтожен почти весь кадровый состав Красной Армии, и дальнейшее сопротивление ее бессмысленно. На одной из фотографий было запечатлено торпедирование американских судов германской подводной лодкой у входа в Нью-Йоркскую гавань - на фоне Статуи свободы. Появлялись в газетах и снимки румынского короля Михая, награждавшего орденами отличившихся на фронте солдат и офицеров. В газетах постоянно публиковались антисоветские материалы, печатались речи фюрера и маршала Антонеску. В одной из них Гитлер сказал: 3Если бы нашелся человек, знающий как спасти от гибели Ленинград, я приказал бы взять его штурмом. Но город обречен, и я не хочу жертвовать жизнями моих солдат: голод и артобстрелы приведут его к гибели без потерь со стороны Германского вермахта3. Позднее на городских стендах нацисты стали вывешивать 3власовскую3 газету, издававшуюся, так называемой, РОА (Русской освободительной армией), которой руководил под контролем германских спецслужб бывший командующий 20-ой Армией Западного фронта генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов, попавший к нацистам в плен. На общем фоне безликих пропагандистских статей, призывающих мужчин вступать в РОА и в которых власовцы изображались как истинные защитники России от большевизма, одна из них контрастно выделялась. Автор ее писал о том, что отец его, защищая Родину, погиб под Смоленском, что год жил он мечтой скорого освобождения страны от фашистов и лишь теперь, уйдя в партизаны, понял, что каждый, кто может держать в руках оружие, должен сражаться с фашистами и с власовцами. В заключение автор написал: 3Вы, конечно, не опубликуете мое письмо, так как, ко всем вашим качествам, вы еще и трусы3. В доказательство своей смелости и независимости редакция власовской газеты опубликовала статью партизана, разумеется, со своими комментариями.
Большинство власовцев попали в РОА из фашистских лагерей для военнопленных, спасая свою жизнь. Но и они, и нацисты понимали, что обратного пути у них нет. Часть власовцев, ослепленная успехами фашистов на начальном этапе войны, поверила в их победу и надеялась, что служба немцам поможет им после войны упрочить свое положение. Были и такие, которые не верили в окончательную победу нацистов, а тем более в то, что им удастся удержать власть, но надеялись, что в результате войны потерпят крах и гитлеровский и сталинский режимы, и Россия навсегда освободится от тоталитаризма. Помня о раскулачивании, о насильственной коллективизации, о голоде в начале тридцатых годов, унесшего жизни многих миллионов людей, о массовых репрессиях, немало бойцов Красной Армии группами сдавались нацистам, имея еще возможность сопротивляться. Были в РОА и добровольцы из местной молодежи, вступившие во власовскую армию, чтобы избежать голода на оккупированной территории или угона в Германию. На смерть и страдания, которые нес фашизм миру и их собственному народу, они мало обращали внимания, считая, что если в трудное время за них никто не заступился, не помог им, то пусть теперь каждый спасается, как сможет.
Положение советских военнопленных в фашистских лагерях было особо тяжелым, так как Советское правительство не присоединилось к Женевской конвенции, не вносило деньги в Международный красный крест и советские воины не получали от него помощи. Вождь народа Иосиф Виссарионович Сталин заявил, что советских военнопленных нет, а есть только предатели и изменники Родине; начальник Главного политуправления Красной Армии, заместитель наркома обороны Лев Захарович Мехлис настаивал на том, чтобы каждый советский командир или боец при угрозе пленения застрелился.
В газетах публиковались и отрывки из книг русских и советских эмигрантов. В 3Одесской газете3 печатались главы из книги 3На путях к термидору3 Г.З. Беседовского, бывшего сотрудника советского посольства в Париже. Автор рассказывал о голоде в России и на Украине в период сплошной коллективизации, нелестно отзывался о большевистских вождях того периода: о Сталине, Молотове, Кагановиче и Ворошилове; обсуждал причину опалы Троцкого и замену его Фрунзе на посту председателя реввоенсовета и наркома обороны; написал о болезни и смерти во время операции Фрунзе и последующем возвышении Ворошилова.
С начала оккупации возле здания немецкой полевой жандармерии (3Geheime Feldpolizei3) на Преображенской улице, недалеко от Дерибасовской, была вывешена карта западной части Советского союза, на которой регулярно отмечалась линия фронта. В начале 1943 года мы узнали о крупном германском поражении под Сталинградом и об объявлении Гитлером тотальной войны. Вскоре после этого линия фронта на карте замерла, а затем ее и вовсе сняли.
15. Лицей
Проснись же тот, в чьем сердце живо
Желаньем лучших, светлых дней,
Кто благородные порывы
Не заглушил в душе своей!..
Иди вперед к заре познанья,
Борясь с глубокой мглой ночной,
Чтоб света яркое сиянье
Блеснуло б снова над землей!..
С. Надсон
Во время румынской оккупации школы в городе открыли не сразу, на работу устроиться было трудно, и я использовал свободное время для продления своего образования. У меня были учебники старшего брата Миши; я стал изучать школьную программу девятого класса и вскоре обнаружил, что при желании и настойчивости, не жалея на это времени, можно самостоятельно освоить ее за три-четыре месяца.
С начала 1942 года в городе стали открываться школы, а с сентября должен был открыться Университет. Преподавали в школах прежние учителя, хотя в старших классах состав их существенно пополнился за счет не покинувших город преподавателей техникумов и вузов, научных работников. Пользовались школьники советскими учебниками; формально программы были существенно изменены, приближены к румынским и, вероятно, к западноевропейским, так что в старших классах часто приходилось пользоваться конспектами. За преподавателями не было цензурного надзора, и это позволяло им вести уроки в соответствии со своим разумением и знаниями.
Румынское среднее образование было рассчитано на 12 лет и состояло из трех школ (ступеней): первые 4 года - школа примар, начальное образование для всех; следующие 4 года - гимназия, неполное среднее образование и, наконец, последние 4 года - лицей, полное среднее образование. В Одессе гимназическое и лицейское образования, обычно, рассматривались как единый процесс и осуществлялись в одном и том же здании. Иногда там же были классы начальной школы. По окончании лицея в Румынии выпускникам присваивалась степень бакалавра.
В гимназии и лицее образование было платным, но в Одессе плата за обучение была умеренной, зависела от материального положения родителей и была доступна для большинства. Я платил 8 марок в месяц. Тем не менее, значительная часть детей ограничивалась лишь начальным образованием, которое было бесплатным и, как правило, совместным для мальчиков и девочек. В гимназиях и лицеях обучение было раздельным. До открытия Одесского университета профессора Университета и институтов, которых до войны в Одессе было восемнадцать, открыли на Конной улице, в помещении бывшей частной гимназии Бален де Баллю, женский и мужской лицеи. В восьмой класс лицея принимали после окончания советской десятилетки, и, ввиду малого набора (девять учащихся), девушки и юноши в этом классе учились вместе. Сильным ученикам седьмого класса лицея предложили, сдав экзамены за десятый класс средней школы, перейти в восьмой класс лицея. Так перешли в восьмой класс Лариса Башкирова и я. Лариса жила на Екатерининской улице; отец ее работал декоратором в Одесском театре оперы и балета, мать была домохозяйкой. До открытия Университета работа в лицее давала преподавателям вузов возможность сносного существования в это голодное время. Кроме того, ими были открыты платные курсы для подготовки к поступлению в Университет школьников, окончивших при Советской власти девять классов. На такие курсы поступил и мой брат Миша.
В анкете при поступлении в лицей, среди прочих сведений, нужно было указать и членство в комсомоле. Все ученики понимали, что в этом месте следует ставить прочерк, но Лариса, вступившая перед началом войны в комсомол, посчитала для себя унизительным лгать. Оставив заявление, она пришла через несколько дней в лицей, не нашла себя в списке принятых и обратилась к секретарю за разъяснением. Он вынул из портфеля ее заявление и сказал:
- Героизм ваш здесь никому не нужен! Перепишите заявление, если хотите попасть в лицей, а не в сигуранцу.
Начальницей лицея была Зоя Антоновна Бабайцева, доцент филологического факультета Одесского университета. Она же читала в нашем классе лекции по русской литературе. Когда-то, будучи еще совсем молодой учительницей, она преподавала русский язык и литературу в гимназии Чудновской. В эту частную гимназию, наряду с детьми из богатых, незнатных семей, принимали на бесплатное обучение и детей бедных родителей, обнаруживших в народных школах способности, отличные знания и желание учиться. Так поступила в эту гимназию и моя мама.
В Лицее профессоров Университета уделялось большое внимание как гуманитарным, так и естественным наукам. В гимназии и в лицее изучали, кроме русского, латинский, немецкий, французский и румынский языки. В старших классах школьники осваивали начертательную и аналитическую геометрии, начала дифференциального и интегрального исчислений, биологию, гигиену, законоведение, геологию и минералогию, астрономию. В лицее была даже своя обсерватория. Изучали также философскую пропедевтику: логику, психологию и этику, а также закон Божий.
Преподаватель французского языка, войдя первый раз в класс, объявил нам, что разговаривать с нами будет только по-французски. До этого почти никто из нас французский не изучал. Указывая на окно, учитель произносил: 3Ce la fenetre3, и мы, глядя на забитое снизу фанерой окно, тут же переводили: 3Это фанера3. Но языки мы так и не выучили - то немногое, чему нас научили, не подкрепленное практикой, быстро улетучилось из наших ветреных голов.
Все наши учителя, кроме преподавателей иностранных языков и закона Божьего, были профессорами или доцентами. В каждом классе на стене в углу висела икона, и перед началом занятий, с приходом учителя, все вставали и дежурный читал молитву: 3Преблагий Господи! Ниспошли нам благодать Духа твого святаго, дарствующего и укрепляющего душевные наши силы, дабы, внимая преподаваемому нам учению, возрастли мы Тебе во славу, Церкви и Отечеству на пользу, родителям же нашим на утешение3. Иногда по закону Божьему, как и по другим предметам, устраивались письменные проверки пройденного материала. Мы тщательно повторяли тексты своих записей, но в наших головах приобретенные знания усваивались часто в искаженном виде, и тогда учитель закона Божьего сокрушенно восклицал: 3Какая ересь!3 Перед контрольной работой по трудному предмету мы подходили к иконе и просили: 3Господи! Да минует нас чаша сия, и пусть будет так, как мы хотим, а не так как Ты хочешь!3 Священником был у нас, уже не молодой, человек, приехавший из Румынии вместе с женой, преподававшей нам румынский язык. Вероятно, до революции они жили в России, так как свободно говорили по-русски. Священник был веселым, добродушным человекам, иногда читал нам мораль или рассказывал анекдоты, в том числе и на религиозные темы.
3Что Иисус Христос и апостол Петр ходили по воде, я верю, но что там было глубоко - не верю. Что Иисус Христос накормил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами, я верю, но что они были сыты - не поверю!3 - рассуждал, с его слов, Фома неверный.
К нам батюшка относился благожелательно и доверительно. Понимая, что привить нам, атеистам, веру вряд ли ему удастся, он как-то сказал: 3Образованный человек может и не верить в Бога, но знать христианское учение, ходить в церковь, выполнять православные обряды обязан, так как с него берут пример люди малообразованные, невежественные, для которых в христианском учении заложены нравственные устои, моральные принципы, основы благочестия и кроткого поведения3. В другой раз он высказал мысль, что между богатыми и бедными большой разницы нет, не должно быть антагонистических противоречий. Все хотят быть богатыми. Одни этого достигли, как правило, честным путем, другие - настойчивые и трудолюбивые - пытаются разбогатеть, и многим это удастся. Разбогатев, каждый будет защищать свою собственность, приобретенную нелегким трудом. Но пока еще все богатыми быть не могут: на всех богатства не хватает. Богатые должны помогать немощным старикам, больным, которые не в состоянии заработать себе на пропитание. Верующий всегда поможет бедному, поэтому возле церквей всегда много нищих3.
Все преподаватели прекрасно читали лекции, которые разительно отличались от уроков наших школьных довоенных учителей. Слушать их для меня было удовольствием - на занятия я шел как на праздник. Особенно мне нравилась математика, которую преподавал нам доцент Николай Николаевич Васильев, и физика, курс которой читал доцент Эммануил Борисович Мангуби.
Были у нас три девушки из деревни. Как-то, во время опроса, Васильев вызвал одну из них. Девушка дословно повторила материал его лекции, но ответы ее на вопросы преподавателя показали, что она ничего не понимает.
- Откуда вы? Где учились? - спросил учитель.
- Из деревни.
То же в точности повторилось и со второй ученицей, и с третьей.
- Вы тоже из деревни?
Выслушав положительный ответ, преподаватель удивленно произнес:
- Неужели такая разница между городом и деревней?
В годы ликвидации неграмотности школы в Советском Союзе открывались повсеместно, но учителей в деревнях не хватало, да и общая культура сельских жителей была низка. Книг, кроме школьных учебников, не было; в школах практиковалась система механического заучивания материала учебника. Деревне за городом было не угнаться, и это сказывалось на умственном развитии сельских школьников.
Общую биологию нам преподавал председатель педагогического совета лицея профессор Георгий Иосифович Потапенко. До войны он был проректором Университета и директором Одесского ботанического сада. При приближении к Одессе германско-румынских войск ему поручили эвакуацию студентов и ценного оборудования. Уезжать из города он не хотел, к порученному делу отнесся халатно и был за это арестован, но перед уходом Красной Армии его выпустили из тюрьмы. При румынах он сначала был деканом физико-математического факультета (факультета точных наук, на котором изучались предметы естественно-математического цикла), а затем снова стал проректором Университета. Профессор Николай Афанасьевич Соколов, филолог, преподавал нам в лицее историю Румынии; заслуженный деятель науки УССР профессор Борис Васильевич Варнеке - латинский язык. Изучали мы его недолго, и все же с грехом пополам к концу года читали записки Юлия Цезаря и речи Марка Цицерона. Варнеке считался патриархом русского научного общества в Одессе, и румынские власти поручили ему обратиться через газету ко всем деятелям образования и науки с призывом сотрудничать с румынской администрацией. Для преподавателей это был почти единственный способ существования, и мало кто от него отказывался; да и учили они русских. В седьмом классе лицея, где я проучился менее двух недель, занятия по математике и астрономии вел профессор Константин Дормидонтович Покровский, директор Астрономической обсерватории Университета, член-корреспондент Академии наук СССР.
Все они впоследствии попали в сталинские тюрьмы и лагеря, где большая часть из них закончила свою жизнь. Это были ученые, мало интересовавшиеся политикой, не восхищавшиеся порядками румынской и немецкой администраций, так же, впрочем, как и советской, но нарушившие во время оккупации суровые требования к облику советского гражданина, в частности принимавшие по требованию румынской администрации участие в создании и работе Антикоммунистического института при Университете. Б. В. Варнеке и К. Д. Покровский умерли в Киевской (Лукьяновской) тюрьме, не дожив до суда, П. Г. Часовников и Н. А. Соколов, получив соответственно 25 и 10 лет заключения, как и многие другие деятели науки, культуры и образования, оставшиеся в городе во время оккупации, умерли в лагере, и лишь Г. И. Потапенко в 1954-м году, пробыв в лагере 8 лет, вышел из лагеря 3на свободу3. Но жить в Одессе и заниматься научно-педагогической деятельностью ему не разрешили.
16. Гость из Румынии
Три года не писал двух слов,
И грянул вдруг, как с облаков.
А. Грибоедов
Как-то, в первые месяцы оккупации, к нам на Ботаническую улицу прибежала соседка бабушки и сообщила, что из Румынии приехал наш дядя Пава. Придя к бабушке, мы с Мишей увидели незнакомого человека в форме румынского офицера, инстинктивно внушавшей нам неприязнь. Дядя Пава рассказывал о себе и внимательно слушал мамины повествования.
- А где Миша? - спросил он о своем младшем брате. - Из письма Вани я понял, что он в тюрьме. За что его арестовали?
- За что у нас арестовывают? - повторила мама вопрос Павла. - Просто так, ни за что. Теперь у нас это обычное дело. Для профилактики, в борьбе за теплые места в обществе. Органы НКВД следят, чтобы враг не проник в нашу среду. Сажают, чтобы посеять страх перед власть имущими, неуверенность в устойчивости своего положения в обществе, сломить волю народа к сопротивлению. Бдительность свою показывают и убеждают начальство, что не даром хлеб едят. Выискивают вредителей и врагов народа, оправдывая этим просчеты партии и правительства в политике и экономике. План по раскрытию заговоров выполняют, пополняя дешевой рабочей силой шахты, рудники, лесоповалы и новые стройки - сажают всех, кого можно посадить!
В румынских газетах дядя Пава много читал о голоде в России, о репрессиях, но не верил: 3Буржуазная пропаганда!3 После слов моей матери тень озабоченности пробежала по лицу его, и он произнес:
- Теперь я не уверен, что Советский Союз сможет победить Германию... Но я буду бороться с фашизмом до конца - это дело моей жизни!
- Но ты румынский офицер и будешь воевать против своего брата!
- Нет, конечно! Я переводчик и постараюсь помочь России. Если удастся подложить мину под немецкий танк или орудие, я это сделаю непременно! Я помогал советской разведке и передал ей много полезных сведений. К сожалению, после подписания между Советским Союзом и фашистской Германией пакта Молотова - Риббентропа о ненападении, мои старания и возможности оказались невостребованными.
- В первые дни войны, - продолжал Пава, - советские самолеты появлялись над Констанцой. Во время одного из таких налетов немецкий наблюдательный пост заметил сигнальную ракету, выпущенную со стороны моего дачного участка в направлении нефтехранилищ. Через полчаса нацистской контрразведкой был произведен у меня обыск, и, хотя ничего не нашли, я был арестован, а затем приговорен к смертной казни. Я нанял хорошего адвоката и подал жалобу в прокуратуру, отец съездил в Бухарест к митрополиту, и вскоре, за недоказанностью преступления, меня выпустили из тюрьмы, а затем призвали в армию.
- Теперь, если мы победим, а я в этом уверен, не разрешим немцам даже столовые ножи выпускать! - закончил он.
На фронте дядя Пава был недолго - его демобилизовали по болезни, и он вернулся домой. После освобождения Румынии Красной Армией и свержения диктатуры Антонеску он активно участвовал в патриотическом антигитлеровском фронте, в его доме часто бывали советские офицеры. Как-то поздно вечером в дом Павла зашел незнакомый мальчик и сказал, что на улице его ждет какой-то мужчина. Дяде Паве показалось это подозрительным, и он попросил сына пойти с ним. Когда жена, обеспокоенная долгим отсутствием, пошла искать их, то обнаружила недалеко от дома трупы мужа и сына.